Волшебное зеркало Тимеи
Шрифт:
Столь звучное имя принадлежало, увы, горбатому седовласому человечку с проницательным взглядом. Он подозрительно посмотрел на меня, затем резко отвернулся и ткнул в рот вилку с кусочком сельди.
«Никаких манер», — подумала я.
— А это концертмейстер группы альтов — Даная Фиориди.
Внешность Данаи тоже оказалась далека от совершенства — она была довольно молода, но одета безвкусно и даже вульгарно. Глаза ее были жирно подведены черным, и определенно дама пребывала в плену у порока пьянства. Она хлебала коньяк «Riply’s day» в огромных дозах.
Имена музыкантов были итальянскими, греческими, французскими, внешность различалась
Гости шумели, восторгались, ели, пили, произносили тосты за нашу предстоящую помолвку — а я приглядывалась к ним. Вглядывалась в каждого, пытаясь определить, кто из них смог бы стать мне в будущем… другом?.. Нет, не другом. Возможных друзей среди этой компании быть не могло. Сообщником — вот верное слово. Быть тем, кого я могла бы подкупить, заинтересовать, даже соблазнить, что бы вырваться из своей тюрьмы. Кому я могла бы доверять. Прислушиваясь к обрывкам разговоров, я пыталась составить впечатление о каждом. Поль Вергелен был, определенно, неглуп. Он рассуждал о музыке и высказывал неординарную точку зрения на многие понятия. Подведенные глаза Данаи быстро скосились к носу, язык стал заплетаться, и я поняла, что ей довериться было бы опасно. Пара трубачей — Дантон и Яков — показались мне беспечными и легкомысленными ребятами. Они наперебой дудели друг другу в ухо и ржали, как молодые жеребцы. Я разглядывала опьяненные жующие лица, танцующие фигуры, потом они слились в безликую шумящую толпу. Уверенность в том, что замок находится во Франции, серьезно поколебалась, так как часть гостей говорила по-испански. Проскочило и несколько немецких фраз… Но, увы, никто не говорил на моем родном языке…
— Милочка! — вдруг послышалось над ухом русское слово.
Я вздрогнула.
Передо мной стояла крикливо одетая женщина средних, а вернее сказать, неопределенных лет. Скорее всего, она тоже была из «богемы», хотя среди представленных мне музыкантов ее не оказалось.
— Я художница, — шепнула она, словно это был секрет, — меня зовут Роза.
Мое внимание приковал парик на ее голове. Если бы мне иметь парик…
Мысли завертелись, как шестеренки часового механизма.
— Рене так мил, так очарователен! — защебетала Роза. — Говорят, что с музыкантами он строг, но ведь так и положено! Зато в компании ему нет равных. И как он смотрит на вас! А вот мой муж совершенно не понимает меня! — пожаловалась она.
Подхватив Розу под руку, я незаметно увлекла ее на балкон.
— Не понимает? Как это, должно быть, обидно… — посочувствовала я, осторожно разглядывая парик. Короткое черное «каре».
— Говорят, женщина должна часто менять свой образ, — вещала Роза, прикладываясь к бутылке мадеры, — но куда уж чаще? Одних париков у меня — целых триста штук! Когда я езжу в…
В самый разгар интересного разговора на мои плечи опустились костлявые руки.
— Спой нам, дорогая! — за спиной стоял Рене. — Мои музыканты будут аккомпанировать.
Я обернулась и увидела, что оркестранты уже расселись по своим местам на маленьком подиуме в углу залы, а остальные гости заняли небольшие уютные креслица напротив.
Триста париков! С Розой непременно нужно подружиться.
— Милая Роза! — лицемерно промолвила я. — Я несказанно рада знакомству с вами! Пожалуйста, займите вон то мягкое
Роза просияла.
— С удовольствием послушаю ваше пение! — улыбнулась она.
Подойдя к сцене, я с изумлением обнаружила, что от лоснящихся лиц, вульгарных манер не осталось и следа. Музыканты сидели строго и с достоинством. Это были те же самые люди, но… совершенно другие! Даже Даная казалась трезвее любого завзятого трезвенника. Взгляд ее был чист и светел, глаза бездонны и ясны.
«Как все это необъяснимо и странно…» — подумала я.
— Ария Дидоны из оперы Кристофа Виллибальда Глюка «Дидона и Эней», — объявил Рене своим несмазанным голосом.
И я запела. Нежный, словно сотканный из шелка или вылитый из прозрачного хрусталя, голос вознесся под своды старинного замка.
Все замерли.
На середине пения я заметила, как Роза встала со своего кресла, поправила парик и поспешно вышла из залы. Сердце мое оборвалось.
Ария кончилась, послышались громкие восклицания, гости повскакивали со своих мест и кинулись обнимать меня.
Я натянуто улыбалась, говорила что-то по-испански и французски, то и дело поглядывая на опустевшее место Розы.
Сейчас она «припудрит нос» и вернется.
Но она не вернулась.
ГЛАВА 13
Потянулись дни, нескончаемые, похожие один на другой, отличающиеся только погодой, стоящей на дворе, и вскоре я потеряла им счет. Моя маленькая камера в высокой башне, одинокие или с месье Рене безвкусные трапезы, потом столь же одинокие, сводящие с ума прогулки по парку… Короткие обмены фразами со слугами. Иногда выходы «в свет» — в гости к чужим для меня людям, в чьем присутствии месье Рене неизменно оживлялся, делился впечатлениями от гастролей и бесконечно острил, и чью речь я едва понимала. В основном я сидела, глупо улыбаясь или глядя в одну точку, когда надоедало делать довольный вид. А чаще всего выходила на балкон и смотрела на небо, представляя, что где-то на другом конце Земли на это же небо смотрит моя мама.
И это все, чем была наполнена моя жизнь.
Напрасно питала я надежды найти союзников среди друзей и знакомых Рене. Напрасно рассчитывала хитроумными уловками разговорить слуг. Напрасно угощала Спиркса вином и дарила Таналь браслеты и перстни. Напрасно пыталась воззвать к состраданию Мишели… Все они были словно лишены сердца. Они были пунктуальны, точны, расчетливы и ответственны, но стоило мне заикнуться о чем-то, не относящемся к поручениям, как голоса их становились металлическими, ответы — односложными, глаза — пустыми. Их невозможно было ни умолить, ни подкупить, ни задобрить, ни растрогать.
Точно так же обстояло дело и с друзьями и приятелями Рене. Музыканты, к которым мы захаживали в гости, были милы в общении, но едва я делала попытку чуть приблизиться в беседе к чему-то личному, тотчас же холод проникал в их взгляд и голос. Своим мгновенным отчуждением они словно внушали — ничего личного, мадемуазель. Разговоры касались только обсуждения премьер, концертов, спектаклей, выставок, а затем следовало непрерывное питье, хохот и ощущение пустоты после этих посещений. Через некоторое время они наносили ответные визиты, где все повторялось сначала. Смех, вино рекой, музицирование… Изредка я пела, потом, улыбаясь и кланяясь, провожала их и, опустошенная, возвращалась в свою комнатку под куполом башни.