Волшебный десерт для мага. Я (не) твой сахарок!
Шрифт:
— Благодарю вас, Ваше Величество! — искренне произнёс я. — Это лучший исход!
— Погоди, Виктор, — остановил правитель. — Я ещё не сказал главного. Мне нужен ты.
— Я?
— Именно так. Я хочу, чтобы ты занялся некоторыми внутренними делами империи, требующими особого подхода, — последние слова император выделил голосом. — Учитывая то, что вы провернули с артефактом, опыт у тебя имеется. Надеюсь, ты мне не откажешь.
— Как я могу… — осторожно ответил я. — Однако… могу ли я при этом вернуться к своей нынешней деятельности?
— Ты имеешь в виду…
— Моя пекарня в Рейвенхилле, — уточнил. — Я хотел бы
Император посмотрел на меня как на сумасшедшего, а потом просто рассмеялся.
— Думаю, что смогу успешно сочетать государственную деятельность и любимое дело, Ваше Величество, — улыбнулся, глядя, как правитель искренне веселится. — Хочу жить там, где обрёл дом, если это будет мне позволено, конечно.
— А если госпожа Нэвис не захочет возвращаться к прежней жизни? М? Вернёшься один?
— Для начала нужно услышать, что скажет сама Вероника.
— Виктор, Виктор… кто бы знал… — покачал головой император. — Итак, решено. Во благо империи.
— Во благо империи, — повторил я с поклоном.
* * *
Вероника
Я стояла у окна и растерянно смотрела на пожилого, но всё ещё красивого мужчину, в глазах которого бурлило море эмоций. Когда окончательно пришла в себя и лекарем официально было дано добро на посещения, Филипп Нэвис был первым, кто открыл дверь в мои покои. Он остановился в проходе и несколько долгих минут просто молчал, глядя на меня. Молчала и я, не зная, что могу ему сказать.
Наконец мужчина отмер и прошёл вглубь комнаты.
— Присаживайтесь, — указала ему на кресло, а сама села на краешек кровати.
Прямая спина, руки сложены на коленях, взгляд не выдаёт никаких лишних эмоций. Всё, как учила ба. Настоящая аристократка, которой я никогда не умела быть до конца. Диди была бы в восторге, жаль, птаху унесли на очередной осмотр. Вот и сейчас руки то и дело пытались начать терзать ткань платья, а волосы словно нарочно лезли в лицо, из-за чего нос начинал нещадно чесаться. Но я стойко изображала неподвижную статую.
Дед не сдержал улыбки и присел на кресло, опираясь на трость с золотым навершием, инкрустированным драгоценными камнями.
— Смотрю на тебя и вижу Амадею, — наконец произнёс он. — Ты невероятно на неё похожа, девочка.
— И всё же не она, — отрезала я.
Его ласковый тон отчего-то сильно задел. За двадцать лет он не удостоил меня и каплей внимания. Оставил бабушку, не желая покидать тёплое кресло в императорском совете, а сейчас, когда я чуть не отправилась за грань во имя империи (как он наверняка думает) сразу прибежал поговорить о моём сходстве с его брошенной женой.
Дед почувствовал моё настроение и помрачнел, проведя пятернёй по седой шевелюре.
— Понимаю. Я должен был сделать это намного раньше.
— Но не сделали, — я пожала плечами. — Не страшно, дорогой дедушка. Я понимаю. Не сын, а дочь, не магически одарённый внук, а бесполезная внучка. У вас просто не было повода так рисковать репутацией при дворе. Сейчас другое дело.
— Неужели ты думаешь, что я нахожусь здесь только потому, что ты проявила свой дар и спасла империю от заговора? — потрясённо произнёс мужчина.
— Действительно, чего это я… Вы по делам наследства пришли, дорогой дедушка? Так я не претендую. Подпишу все бумаги и вернусь туда, где процветает моё, я надеюсь, всё ещё успешное дело.
— Вероника! —
Я замерла, удивлённо воззрившись на деда. Он на меня сейчас что, голос повысил? Встала, отряхнула с платья невидимые крошки и скрестила руки на груди. Аристократичность опасливо отползла в тень, чтобы не зацепило.
— Прошу прощения за доставленные неудобства. Как вам не повезло с потомством, милорд. Жаль, очень жаль. Но вы не думайте, я не в претензии. Вот только кричать на меня не надо. Не к добру это, дедушка.
Мы снова скрестили взгляды. Если Филипп Нэвис думал, что найдёт в моём лице робкую овечку, которая тут же прильнёт к его старческому боку, то сильно ошибся. Не прильну. А если продолжит строить из себя господина мира, то этой самой тросточкой дорогущей и отхожу, не глядя на возраст, чтоб не повадно было.
Дед шумно втянул носом воздух, а потом сдулся, словно пузырь на поверхности кипящей карамели. Он снова тяжело опустился в кресло, а я заметила, что его руки дрожат, и как всегда запоздало прикусила язык. Да что ж ты будешь делать, ничего не меняется! Мне бы так и сидеть холодным изваянием, а я снова взорвалась и, слава Ошуру, не сказала всего, что выстроилось в очередь на языке.
Комнату снова накрыла тишина.
— Я не хотел такой судьбы, пусть мне и нет оправдания, — наконец сдавленно произнёс Филипп. — Рождение Аделины стало для меня радостью и волшебством. Да, в наших кругах важен наследник, но ведь мы были молоды, и я легко отмахивался от насмешек двора, пока судьба не поставила нас перед тяжёлым испытанием. Последние роды Амадеи чуть не стоили ей жизни, а я не смог бы жить, зная, что потерял её в попытке соблюсти традиции. С тех пор я избегал разговоров о детях, но объясниться не давала гордость. Амадея же вбила себе в голову, что для меня это важнее всего, и шла к цели так, как только она и умела, не видя преград. В итоге однажды мы сильно поругались, и я сказал то, что было на душе, но так грубо и нелепо, что с этого дня от меня закрылась она. «Что ж, Филипп… Наверное, ты прав, я действительно не способна подарить тебе счастье и полноценную семью… Может, всё было ошибкой с самого начала…» — так и сказала.
— Ты говорил ей, что любишь? — прошептала я. — Извинялся?
Горло саднило, а грудь сдавило от боли.
— Что? — мужчина словно вынырнул из воспоминаний. — Что ты имеешь в виду? Конечно, я говорил как она важна мне. Пытался объяснить, что её зацикленность на беременности…
— Порой достаточно сказать «Я тебя люблю», дедушка…
— Наверное, ты права, раньше я часто говорил Амадее о своей любви, но… — Филипп покачал головой. — С того дня всё изменилось, и эти слова перестали казаться естественными и правильными. Мы стали жить словно соседи, а когда наступали светлые дни и воскресала вера, что всё ещё можно вернуть, её тихая грусть напоминала о том, что между нами стоит боль. Я верил, что постепенно она оттает, продолжал делать милые подарки на праздники, не забывать о семейных традициях. Но тут подросла Аделина. Твоя мама была очаровательной девочкой. Ей прочили большое будущее при дворе. Однако она имела другие виды на свою жизнь и, до поры до времени мы считали, что это проявление характера. Если бы я знал, что милое топанье ножкой когда-то будет стоить ей жизни… Если бы только знал…