Волшебный квартет
Шрифт:
— А ведь он мог бы побывать, если б захотел,— сказал Оп,— Он ведь способен переноситься куда угодно в мгновение ока. Вот почему сверхъестественники терпят его штучки. Они рассчитывают в конце концов докопаться до этих его свойств. Только старина Дух стреляный воробей и ничего им не говорит.
— На самом деле его молчание объясняется тем, что ему платят транспортники,— вмешался Максвелл.— Им нужно, чтобы он держал язык за зубами. Если он расскажет о способе своего передвижения, им придется закрыть лавочку. Люди смогут переноситься по желанию куда захотят, не обращая внимания на расстояние, будь
— А до чего он тактичен! — подхватил Оп.— Ведь клонил-то он к тому, что такой саблезубый стоит больших денег, если вы не специалист по биомеханике и сами смастерить его не могли.
— Понимаю! — сказала Кэрол.— Это верно. Они стоят безумных денег, которых у меня нет. Мой отец преподавал в нью-йоркском Биомеханическом институте, и Сильвестра изготовили студенты его семинара, а потом подарили ему, когда он уходил на пенсию.
— А я все равно не верю, что эта киса биомеханического происхождения. Слишком уж у нее блестят глаза, когда она смотрит на меня,— заметил Оп.
— Дело в том,— объяснила Кэрол,— что в настоящее время они уже не столько «мех», сколько «био». Термин «биомеханический» родился в те дни, когда чрезвычайно сложный электронный мозг и нервная система помещались в особого рода протоплазму. Но теперь механическими в них остались только органы, которые в природе изнашиваются особенно быстро,— сердце, почки, легкие и прочее в том же роде. Собственно говоря, в настоящее время биомеханические институты просто создают те или иные живые организмы... Но вы это, конечно, знаете.
— Ходят разговоры,— сказал Максвелл,— что где-то под замком содержится группа сверхлюдей. Вы что-нибудь об этом слышали?
— Да. Но всегда ходят какие-нибудь странные слухи.
— А самый лучший поймал недавно я,— вмешался Оп.— Конфетка! Мне шепнули, что сверхъестественники установили контакт с Сатаной! Так как же, Пит?
— Ну, возможно, кто-то и предпринял такую попытку,— сказал Максвелл.— Ведь это просто напрашивалось.
— Неужели вы считаете, что Сатана и в самом деле существует? — удивилась Кэрол.
— Двести лет назад,— ответил Максвелл,— люди точно таким же тоном спрашивали, неужели существуют гоблины, тролли и феи.
— И духи,— вставил Дух.
— Кажется, вы говорите серьезно! — воскликнула Кэрол.
— Нет, конечно,— ответил Максвелл.— Но я не склонен априорно отрицать даже существование Сатаны.
— Это удивительный век! — заявил Оп.— Что, несомненно, вы слышали от меня и раньше. Вы покончили с суевериями и бабушкиными сказками. Вы отыскиваете в них зерно истины. Однако мои соплеменники знали про троллей, гоблинов и прочих. Легенды о них, как известно, всегда основывались на фактах. Только позже, когда человек вышел из пеленок дикарской простоты, если вам угодно называть это так, он отмел факты, не позволяя себе поверить в то, что, как он знал, было правдой. Поэтому он принялся приукрашивать факты и упрятал их в сказки, легенды и мифы. А когда люди размножились, все эти существа начали старательно от них прятаться. И хорошо сделали: в свое время они вовсе не были такими милыми, какими вы считаете их теперь.
— А Сатана? — спросил Дух.
— Не знаю,— ответил Оп,— Возможно, но точно сказать не могу.
— По-видимому, вы не питали к ним большой симпатии,— заметила Кэрол.
— Да, мисс. Не питал.
— На мой взгляд,— сказал Дух,— этим вопросом стоило бы заняться Институту времени. По-видимому, существовало много разных типов этих... можно назвать их приматами?
— Да, пожалуй, можно,— согласился Максвелл.
— ...Приматов совсем иного склада, чем обезьяны и человек.
— Еще бы не другого! — с чувством произнес Оп.— Гнусные вонючки, и больше ничего.
— Я уверена, что когда-нибудь Институт времени возьмется за разрешение и этого вопроса,— сказала Кэрол.
— Еще бы! — ответил Оп,— Я им только об этом и твержу и прилагаю надлежащие описания.
— У Института времени слишком много задач,— напомнил им Максвелл.— В самых различных и одинаково интересных областях. Им же надо охватить все прошлое!
— При полном отсутствии денег,— добавила Кэрол.
— Мы слышим голос лояльного сотрудника Института времени,— объявил Максвелл.
— Но это же правда! — воскликнула девушка,— Исследования, которые проводит наш институт, могли бы принести столько пользы другим наукам! На писаную историю полагаться нельзя. Во многих случаях оказывается, что все было совсем не так. Пристрастия, предубеждения или просто тупые суждения, навеки мумифицированные на страницах книг и документов! Но разве другие институты выделяют на такие исследования необходимые средства? Я могу вам ответить: нет и нет! Ну, есть, конечно, исключения. Юридический факультет всегда идет нам навстречу, но таких мало. Остальные боятся. Они не хотят рисковать благополучием своих уютных мирков. Возьмите, например, эту историю с Шекспиром. Казалось бы, факультет английской литературы должен был обрадовать-
ся, узнав, кто был настоящим автором этих пьес. В конце концов, вопрос о том, кто их автор, дебатировался несколько столетий. Но когда Институт времени дал на него точный ответ, они только вышли из себя.
— А теперь,— сказал Максвелл,— институт тащит сюда Шекспира читать лекцию о том, писал он их или нет. Не кажется ли вам, что это не слишком тактично?
— Ах, дело совсем в другом! — вспыхнула Кэрол.— В том, что Институт времени вынужден превращать историю в аттракцион, чтобы пополнить свою кассу. И так всегда. Всевозможные планы, цель которых одна — раздобыть деньги. И так уж у нас репутация балаганных клоунов. Неужели вы думаете, что декану Шарпу нравится...
— Я хорошо знаю Харлоу Шарпа,— сказал Максвелл.— Поверьте, он извлекает из этого массу удовольствия.
— Какое кощунство! — воскликнул Оп с притворным ужасом.— Или ты не знаешь, что за разглашение священных тайн тебя могут распять?
— Вы смеетесь надо мной! — сказала Кэрол,— Вы смеетесь над всеми и над всем. И вы тоже, Питер Максвелл.
— Я приношу извинения от их имени,— вмешался Дух,— поскольку у них не хватает ума извиниться самим. Только прожив с ними бок о бок десять—пятнадцать лет, начинаешь понимать, что они, в сущности, совсем безвредны.