Волшебный квартет
Шрифт:
— Существуют,— ответил епископ,— и этот инструмент надо им возвратить. Когда-то кто-то, наверно, украл его...
— Я могу взять его,— предложил Корнуолл.— Я возьму его и передам по назначению.
— Нет,— возразил Джиб.— Отшельник доверился мне, а потому я верну топорик...
— Но тебе нет никакой необходимости идти туда! — воскликнул Корнуолл.
— Не было,— поправил Джиб.— Возьмешь меня с собой?
— Я Джиба не брошу,— проговорил Хэл.— Мы с ним дружим слишком давно, чтобы я отпустил его одного навстречу опасностям.
— Похоже,— заметил епископ,— вы все торопитесь умереть, за исключением дамы.
—
— И я,— раздался голос от двери. Услышав его, Джиб резко обернулся.
— Плакси! — воскликнул он.— А ты что здесь делаешь?
Глава 16
Обычно епископ питался скромно: тарелка кукурузной каши или, скажем, ломтик бекона. Умерщвляя плоть, он, как ему казалось, питал дух и одновременно подавал достойный пример своей немногочисленной пастве. Однако, будучи по натуре чревоугодником, он радовался гостям, ибо их прибытие позволяло ему как следует наесться; к тому же проявляемые им радушие и хлебосольство шли во благо матери Церкви.
На столе чего только не было: молочный поросенок с яблоком в пасти, оленина, ветчина, седло барашка, пара гусей, пирог с фазанятиной, сладкие пирожки, горячие хлебцы, огромное блюдо с фруктами и орехами, приправленный коньяком пудинг с изюмом и четыре сорта вина.
Отодвинувшись от стола, епископ вытер губы льняной салфеткой.
— Вы уверены,— обратился он к гостям,— что вам больше ничего не хочется? Мои повара...
— Ваша светлость,— сказал Плакси,— вы нас закормили. Мы не привыкли к столь обильному угощению, столь обильному и столь вкусному. Лично я роскошнее пиршества не видывал.
— Дело в том,— пояснил епископ,— что к нам редко кто заглядывает. Поэтому мы стараемся принимать путников так тепло, как только можем.— Он откинулся на спинку стула и похлопал себя по животу,— Когда-нибудь мой аппетит сведет меня в могилу. Как я ни пытаюсь, настоящий церковник из меня не получается. Я истязаю плоть, дисциплинирую дух, но меня постоянно снедает голод, который не уменьшается даже с возрастом. Я говорю о голоде в широком смысле слова. Ваша затея представляется мне безумной, но меня так и подмывает бросить все и присоединиться к вам. Должно быть, причиной тому эта башня, в которой обитали в былые времена доблестные воины и творились великие дела. Сейчас на границе царит покой, а ведь не так давно солдаты Империи сражались с существами из Пустынного Края. Башня наполовину развалилась, но я помню ее гордой и неприступной: сторожевая башня, окруженная стеной, которая спускалась к реке. Теперь той стены нет и в помине, ее разобрали по камушку на дома, курятники и изгороди местные жители. Когда-то здесь, в башне и на стене, находились люди, воины, которые отражали набеги тех нечестивцев, что населяют Пустынный Край, но то было давно.
— Ваша светлость,— перебил Плакси,— вы отступаете от истины. В прошлом Братство вполне уживалось с людьми. Но потом те начали вырубать леса, не щадя ни священных деревьев, ни волшебных лощин, начали прокладывать дороги и строить города, и вот тогда возникла вражда. Как же можно говорить о нечестивцах, когда именно люди...
— Человек вправе поступать с землей так, как ему представляется нужным,— провозгласил епископ.— Он обладает божественным правом. А всякие безбожные твари...
— Не безбожные,— возразил Плакси.— У нас были свои священные рощи, которые вырубили под корень
— Ваша светлость,— прервал гнома Корнуолл,— боюсь, нам с вами не устоять. Нас, христиан, тут всего двое. Однако остальные — верные, преданные друзья. Я рад, что они вызвались идти вместе со мной, хотя, признаться, меня терзают опасения...
— Полагаю, вы правы,— отозвался епископ добродушнее, чем можно было ожидать.— Не пристало ссориться тем, кто сиживал за одним столом, тем более — за таким. Нам и без того хватает что обсуждать, чтобы еще приниматься за выяснение отношений. Значит, сэр книжник, вы ищете Древних из научного любопытства? Должно быть, вы о них читали?
— Это уж точно,— подтвердил Оливер.— Я наблюдал за ним ночь за ночью. Он сидел за столом, изучал старинные манускрипты, брал с полок книги, к которым не прикасались на протяжении столетий, сдувал с них пыль, перелистывал страницы при свете свечного огарка, потому что не мог позволить себе покупать новые свечи слишком часто. Зимой он дрожал от холода, ибо, да будет вам известно, все университетские помещения, и библиотека в том числе,— просто-напросто каменные «мешки», по которым привольно гуляет ветер.
— Так поведайте нам, что вы нашли,— попросил епископ.
— Не много,— ответил Корнуолл.— Предложение тут, другое предложение там, но достаточно — по крайней мере для меня,— чтобы убедиться в том, что Древние — не совсем миф. Я отыскал книгу, скорее книжицу, настолько она была тонкая и изобиловала досадными пропусками, которая могла при желании послужить самоучителем языка Древних. Я выучил его, хотя до сих пор не знаю, в самом ли деле это язык Древних. К сожалению, мой запас слов невелик, я не способен передавать собеседнику свои мысли во всей их полноте. Как бы то ни было, я убежден, что человек, составлявший самоучитель, искренне верил в то, что обрабатывает язык Древних.
— А откуда он его узнал? Он ничего не объясняет?
— Нет. Но мне кажется, это не фальшивка.
— Вера,— заметил епископ,— весьма разумное основание для поступка.
— По-моему, да,— отозвался Корнуолл,— однако для других, возможно, нет.
— Что касается меня,— подал голос Оливер,— вера — мое оправдание. Я не желаю до конца жизни оставаться чердачным гоблином и тратить отпущенный мне срок впустую!
— Пожалуй,— произнес Корнуолл,— я тебя понимаю. Знаешь, Оливер, в университете есть что-то такое, что словно проникает в плоть и кровь. Он словно не от мира сего, как будто порожден чьей-то фантазией, где-то даже безумен. Погоня за знаниями становится самоцелью, которая не имеет никакого отношения к действительности. Но я беспокоюсь за Джиба и Хэла. Может, ты все-таки отдашь мне топор?
— Ты беспокоишься,— сказал Джиб,— и предлагаешь взять у меня топор потому, что ты не знал отшельника. Он столько для нас сделал, а мы так и не сумели его отблагодарить. Мы глядели на утес, у подножия которого он жил в своей пещере, и нам казалось, что само его присутствие избавляет нас от грехов. Иначе я объяснить не могу, уж не обессудьте. Я сидел рядом с ним в его последний час, я закрыл его одеялом, когда он отошел, и завалил вход в пещеру камнями, чтобы не забрались волки. Мне остается лишь одно, и я исполню его просьбу, потому что он доверился не кому-нибудь, а мне.