Волшебный пояс Жанны д’Арк
Шрифт:
«Убирайся. А то пожалеешь».
После отъезда Жанны жизнь в замке Машекуль вернулась в прежнее свое полусонное русло. Пожалуй, помимо самого Жиля, никто не ощутил перемен.
Разве что старик.
Теперь он почти все свободное время проводил рядом с Жилем, самолично занявшись его воспитанием. Дед был…
Требователен?
Пожалуй.
Он
Греческий.
Латынь, будто Жиль церковник какой… итальянский, английский… письмо и чтение… манускрипты, которые дед приносил и уносил, давал в руки под строгим присмотром, и Жиль крепко подозревал, что не все из этих самых манускриптов были разрешенными.
Нет, он, конечно, не подозревал деда в чернокнижии, но… неожиданно тот оказался хорошим рассказчиком. Это Жиль понял уже позже, когда нашел в себе силы примириться и с этакими переменами в собственной жизни, и с исчезновением Жанны.
О ней дед заговорил лишь однажды.
– Эта девчонка меченая, – произнес он, раздраженно стукнув тростью по полу. Осень стояла сырая и дождливая, как то в принципе полагается осени. И по замку Машекуль гуляли сквозняки. От них и еще от сырости дедовы кости начинали болеть.
– Кем меченная?
Жиль с преогромным удовольствием отложил Священное Писание, которое, в отличие от иных дедовых манускриптов, было удручающе скучным.
– А вот тут, дорогой, так сразу и не скажешь…
– Она ангелов слышит.
– И Светоносный был ангелом, – наставительно заметил дед, перекрестившись. Врага рода человеческого он никогда не именовал ни сатаной, ни дьяволом, полагая, что сии имена ему вовсе не по вкусу, а потому с легкостью привлекут внимание иных, запретных сил. – Запомни, Жиль, они хитры… они играют в собственную игру, в которой человек и душа человеческая – это монетка…
– Но отец…
– Твой святоша не способен думать, – дед постучал пальцем по лбу. – Большинство из них выучат десяток псалмов наизусть и мнят себя просветленными. Нет, не в том истинное просветление, чтоб латинские слова тарабанить, в смысл не вникая… Путь познания опасен.
Жиль молчал, глядя на деда, всецело погруженного в собственные мысли. Тот выглядел старым, больным.
…А говорят, что он в своей башне целую алхимическую лабораторию обустроил и проводит там всякие богопротивные опыты. И врут, конечно, потому как ежели бы правдой сие было, разве бы стал молчать замковый капеллан?
Или стал бы? Он толст и немолод, трусоват. Горазд обличать грехи
Откуда взялись эти мысли? Жилевы, но какие-то чересчур уж серьезные.
– Человеку свойственно искать. Одни ищут богатства, другие – власти, третьи – знания. И этот путь, Жиль, более опасен, нежели любой иной. – Дед присел в кресло. Обитое красным бархатом, тяжелое, оно было чересчур велико для деда.
– А ты… ты тоже искал знания?
– Искал, – дед склонил голову. – И ищу. И терзаюсь сомнениями… глядя на тебя.
– На меня?
В этот миг Жиль осознал, что вовсе не знает этого человека.
– Мне хочется, чтобы ты продолжил мои изыскания, – признался дед. – И в то же время меня страшит то, куда этот путь способен привести. Но любой выбор следует делать с открытыми глазами…
Он замолчал и долго сидел, уставившись на собственные руки, которые были грубыми и темными, руками скорее воина, нежели ученого.
– Знание и вера, – наконец произнес дед. – Всегда или знание… или вера… Вера слепа. Вера ревнива. Твоя подружка верит, будто слышит голоса ангелов. Быть может, оно и так… Быть может, мне в моей грешной жизни случилось встретить истинную святую… только вот я слишком стар, чтобы не бояться чуда.
– Почему чудес надобно бояться?
– Хороший вопрос, Жиль. – Дед потер массивную переносицу, на которой белел старый шрам. – Чудеса укрепляют веру. А вера лишает человека даже не знания – познания. Она всецело подчиняет тому, во что он верит… в кого он верит… Абсолютная вера сродни абсолютному рабству.
Дед потер колено.
– Раб не способен мыслить. У него нет ни морали, ни права на нее. Раб делает то, что приказывает ему хозяин…
Это прозвучало страшно.
– Но разве Церковь не учит нас верить…
– В Господа? Или в Церковь? – кривовато усмехнулся дед. – Господь не требует многого… в отличие от Церкви, которая одну веру прикрывает иной.
Жиль не знал, что ответить, но ответа от него и не ждали.
– Нет, мальчик мой, вера хороша для подчинения… сервы верят, что власть от Бога, и терпят… верят, что после смерти за терпение это им воздастся. Они несут к дверям церкви не только молитвы, но яйца, гусей, мед и хлеб. Деньги, которые Господу точно без надобности, но простые люди верят, что должны платить Церкви за право молиться…