Волшебный пояс Жанны д’Арк
Шрифт:
– Это старуху смутило?
– Смутило? Жанна, сомневаюсь, что ее что-то смутить способно. Но нет. Не это. Работа грязной не бывает, так Алиция любит выражаться. Дело в родителях. Отец-алкоголик. Дед-алкоголик. И старший братец тоже выпить любит. Дурная наследственность.
Грязную посуду Жанна собрала и отправила в раковину. Мыть ее совершенно не хотелось, и это нежелание заставило вспомнить уют большого дома, где подобными хозяйственными мелочами занималась прислуга. И от мыслей этих сделалось немного не по себе.
Неужели Жанна вернуться хочет?
Ради вымытой посуды
– Это ты рассказал?
Жанна решительно включила воду.
– Что? Нет, не я… я старался не привлекать внимания к себе лишний раз. Алиция сама узнала. Вызвала меня как-то и таким любезным тоном попросила организовать встречу… то есть не совсем встречу, а семейный ужин. И попросила подобрать место поприличней.
– Донесли.
– Донесли, – задумчиво протянул Кирилл. – Думаю, Алла. Она время от времени навещала брата… Может, по глупости выдала, а может, специально. Подозреваю, она и вправду думала, что действует во благо. Николай, мол, сам не понимает, чего творит. Или, напротив, плевать ей было на Николая, но испугалась, что он своим браком ее позиции пошатнет. Эта игра в наследство всех изменила… как бы там ни было, я организовал встречу. Пафосное место. Ужин. Вечерние наряды. Драгоценности… естественно, девчонка чувствовала себя не в своей тарелке. Алиция на пару с Ольгой ее расспрашивала… любезно, но за этой любезностью всю душу вытряхнули… а девчонка, я же говорю, была отнюдь не глупа. Правильно поняла, что жить им с Николашей не позволят. И выдвинула Алиции встречное условие. Квартиру однокомнатную и денег на жизнь… вот как-то так… Николаша, узнав, пришел в большое расстройство и запил. Его отчислили… И деваться ему стало некуда, вот и вернулся под теплое бабкино крылышко.
– Это мерзко!
– Как уж есть. – У Кирилла имелось собственное мнение. – И я девушку не осуждаю. Что до Николаши… Если бы и вправду хотел что-то сделать, сделал бы.
Ну да, наверное.
Жанна попыталась представить, что именно можно было бы сделать в подобном случае, но ничего внятного в голову не пришло.
Бороться?
Сдаться?
И если была бы любовь, которая та самая, единственная и на всю жизнь, то разве не устояла бы она перед напором Алиции Виссарионовны? А если не та самая, то, получается, и к лучшему?
Но боль и обида – хороший мотив.
Мог ли он? Не из желания получить наследство, но мести ради… Ладно, Кирилл… Кирилл определенно знал и мог донести о той девушке… и Алла… а Валентина?
Или она тоже знала?
И Николай не стал вычислять виновного, а решил, что виновны все. Но тогда зачем ему топить Жанну? Или она не совсем верно оценила ситуацию. Что, если Николай мстит старухе? Для нее ведь важно передать империю в надежные руки, вот он и убирает потенциальных наследников одного за другим.
Только все равно не получается.
Алла не была наследницей, а ее убили…
И Жанна, стряхнув с тарелки прозрачные капли, сунула ее в сушилку. Не получается у нее раскрыть преступный замысел. И что делать? Ответ очевиден: успокоиться и мыть посуду.
– Я… – Кирилл поднялся, явно смутившись. – Пойду полежу? А то… ночь без сна и…
– Иди.
Кивнул, но покидать кухню
– Хочешь, завтра машинку купим? Посудомоечную?
– Хочу, – неожиданно для себя ответила Жанна. И поняла, что действительно хочет и желания этого не стесняется. Скромность скромностью, но должен же быть от нынешнего ее жильца хоть какой-то прок?
– Тогда купим. Завтра. – Он с трудом подавил зевок. – Не ходи без меня никуда.
– Не пойду.
– Жанна, я серьезно. Запрись и… найди себе тут занятие. Не важно, мусор ли вынести, за хлебом… нет, хлеб я купил… к соседке за солью, мукой или просто на чай… не ходи. Потерпи пару дней.
Жанна кивнула: потерпит. Она ведь не дура, она все прекрасно понимает. Этот переезд ничего не изменил. И ее, Жанну, все еще хотят убить.
Соль?
Соседка?
И вправду, потерпят все соседки пару дней… лишь бы этих дней хватило, чтобы вычислить убийцу. И, со вздохом, Жанна принялась за чайник. Не то чтобы он был особенно грязным, скорее уж чистка успокаивала, позволяла скинуть непонятное раздражение, а с ним – и докучливые мысли.
– Предатели будут наказаны! – кричал нищий, потрясая клюкой. – Господь покарает…
Его светлые глаза остановились на Жиле, и лицо нищего исказила кривая усмешка:
– Предатели будут наказаны!
Он вытянул темную руку с корявым, каким-то непомерно длинным пальцем.
– Пшел вон! – Гийом замахнулся плетью, но нищий оказался удивительно ловок и ускользнул от удара. Он прошмыгнул под брюхом коня и, выпрямившись, вновь завопил:
– Предатели! Господь все видит!
Сердце сдавила невидимая рука. Воздух вдруг сделался густым, тягучим. Жиль глотал его, но тот застревал в горле. И огонь загорался в груди.
Горячий.
Покачнулась грязная мостовая, подалась навстречу, и Жиль лишь чудом удержался в седле.
– Что с тобой? – Голос Гийома доносился издалека.
Гийом не знает.
Он слеп и не видит, как медленно опускается серое небо, грозя раздавить. И раздавит, ибо грешен Жиль…
…Он ведь не помог…
…Он спешил на помощь со своим отрядом… и прорвался к Руану… но опоздал.
– Что ты говоришь? – Гийом поддерживал, и цепкие пальцы его, которые Жиль чувствовал через одежду, были холодны, точно у покойника. А он и вправду покойник?
Покойник.
Лицо Гийома вдруг исказилось. Распухло, поплыло, и кожа, сине-зеленая, осклизлая, какая бывает у утопленников, расползлась лохмотьями.