Волшебный шкаф
Шрифт:
Алиса молчала. Она все еще была в шоке от того, что говорила Дикарка про проклятие острова. Ее поражал тот факт, что она и Вова, которого она так полюбила, рано или поздно расстанутся, что это не любовь на всю жизнь, что любовь здесь она лишь потеряла. Она прекрасно понимала, что рано или поздно и без проклятия, и с ним, ей все равно пришлось бы расстаться с Вовой, но проклятие, проклятие все равно тревожило ее.
— Как же так? — спросила она. — Ты говоришь, что ты даже не в обиде на Романту после всех ее предательств, но ты ненавидишь Рича, который просто ответил честно. Почему так? Она куда хуже, чем он…
— Нет, — резко оборвала ее Дикарка. — Думаешь, почему я выбрала его? Потому что я захотела стать человеком. Потому что я видела, как они рискуют друг ради друга, они помогают друг
— И что вы никогда не будете больше вместе? — произнесла Алиса почти что со слезами на глазах.
— На этот вопрос я не могу дать ответа. Может быть, на другом острове, не на проклятом. Но, знаете, девоньки, я не хочу на другой остров. Здесь я счастлива, — они удивленно взглянули на нее. — Вы не понимаете моего счастья, я знаю. Но я счастлива, потому что мне очень везло в жизни. Мне повезло, что я осталась жива, когда моих родителей не стало, мне повезло, что я попала именно в ту стаю, где жила Женщина-кошка, мне повезло, что в тот раз в мою ловушку попал Рич, и то, что во время войны я не погибла, и что я встретила Джека, мне повезло. И это везение, что я живу здесь на острове. На этом острове, где я по-настоящему счастлива. Благодаря всем этим людям я смогла стать собой. И мое огненно-холодное сердце согласно жить в этом месте, каждый день взбираться на горы, бегать по неизведанным тропам, спать в холодном замке и нежиться на теплом солнышке. Мне повезло, что моя противоречивая натура смогла ужиться. У меня есть верные друзья, за которых я готова отдать свою жизнь, и на которых я всегда могу рассчитывать. Я счастливица. И пускай одного из них я люблю до мозга костей и ненавижу настолько же. А в другого была влюблена, и знаю все его недостатки. И пусть Романта не будет ради меня делать что-либо, но она и не игнорирует меня. Для нее мое имя — не пустой звук, — Лавли сразу вспомнила, что, действительно, когда Романта говорила о Дикарке, у нее было очень заботливое выражение лица. — Я все равно счастлива, хоть убейте.
После этого разговора в голове у Лавли поселились довольно странные мысли. Теперь она отчасти понимала Дикарку, но у нее все же оставались вопросы, которые нельзя выразить словами, поэтому и ответа дать нельзя. К своему удивлению, после нескольких минут прогулки Лавли поняла, что ее мысли относятся уже даже не к Дикарке, а к ней самой. Что-то непонятное тревожило, она впадала в ужас, как только пыталась разгадать это. Чуть погодя она нашла Пуффи. Он сидел на полянке и загорал на солнце. Птицы весело щебетали в небе, маленькие букашки-таракашки ползали под ногами. Лавли подошла к Пуффи и присела рядом с ним. Он молча лежал с закрытыми глазами, не шевелясь, и наслаждался каждым лучиком солнца. Странное дело, и это тоже пугало Лавелину. Как будто бы чего-то не хватало в этой славной идиллии, было как-то слишком спокойно…
Лавли прилегла на травку и тоже начала дремать, но сразу после этого она услышала шорох и проснулась. К ней приближался Джек.
— Привет, — как всегда, с улыбкой на лице заговорил он. — Мы тебя весь день ищем. Ты пойдешь со мной, Женькой и Аделинкой на северо-западную часть острова к горам? Мы собираемся устроить гонку на санях.
— На санях? — переспросила, как бы недоумевая, Лавелина. — Там ведь нет снега. Там горы и сразу же пляж.
— В этом-то все и веселье. Сначала скатиться с гор, потом на песок, а потом шарахнуться в воду, — рассмеялся Джек и тут заметил Пуффи. — И ты тут!
— Да, — небрежно ответил тот. Джек немного удивился ответу кота и нахмурил брови.
— Почему так тихо? — проговорил он.
— Тихо? — опять не поняла Лавли.
— Да, — сказал Джек, тут он все понял и испуганно обратился
Лавли виновато опустила голову, как маленький ребенок. Ей не хотелось рассказывать кому бы то ни было про эту встречу со Стоуном. Тем более, зная, что Джек будет в ярости. Хотя Лавелина еще ни разу не видела его в ярости. Они видела его в радости, веселье, увлеченным. Ссорилась с ним, видела его агрессию по отношению к каменному колдуну, но именно ярость — нет. Видно, ей пока не удавалось вывести его из себя.
— Ее нет, — произнесла Лавли.
— Как это нет? — с претензией произнес Джек.
— Нет, значит, нет, — обиженно произнесла Лавли, как ребенок, нахмурилась, скрестила руки на груди и отвернулась. А потом снова повернулась, чтобы только сказать. — Забрали. Ну, и что с того?
— Забрали, — еле слышно произнес он. — Кто? Надеюсь, вы не ходили…
— В гости к каменному колдуну? — сказала Лавли. — Предположим.
— Лавли, что ты наделала! — вскричал Джек.
— С чего ты взял, что это я? — сказала, все еще надувшись, Лавли, а потом посмотрела на Джека. Он был бледен и как будто испуган. Она сама испугалась. — А что такое?
— Он забрал его гитару, — произнес Джек. Лавли вопросительно взглянула на него. — Разве ты не понимаешь? Ты же сама почти ведьма. Ты слышала про вуду? Если мощный колдун завладеет вещью человека — это ужасно. Может через нее все что угодно сделать. А здесь дело идет не о простой вещи. Это же ЕГО ГИТАРА. Он ведь с ней почти что с самого рождения, — Джек понял, что Лавли ничего не понимает, и попытался объяснить. — Ну, вот, если ты напишешь потрясающую картину, твою любимую, и потомки потом будут говорить: «Это была любимая и лучшая картина этого художника. Он посвятил всего себя ей». Это будет значить, что он наградил частичкой своей души картину. А здесь, — Джек на секунду остановился, коснулся пальцем кончика носа, глядя в землю. Ему было тяжело это сказать. — Ведь в этой гитаре вся его душа. Если Стоун что-то сделает… если гитару не вернуть, то Вильям…
Лавли подбежала к Джеку.
— Я ведь не знала об этом, — сказала Лавли, на глазах у нее были слезы. — Я бы тогда сказала, я бы… он мне ничего не говорил. Сказал, что все нормально, что все хорошо. Я не думала…
— Он сказал, что все нормально! — вскричал Джек, а потом начал нервно мотаться взад-вперед. — Он сказал, что все нормально! А она ведь и не знала! Будто бы ты не понимаешь, что значит, когда люди говорят «нормально»?! Это, значит, что вообще все ненормально, что просто они не хотят пугать. Нормально! — вскричал он еще раз. — Да это, к тому же, КОШКИ. Они ведь даже, если им ужасно плохо, скажут, что у них все лучше всех и что они счастливы. Пускай они живут на помойке, все равно найдут моменты для счастья, пускай они замерзшие и голодные, но они все равно приласкаются, мурлыкая «С тобой мне хорошо. С тобой я счастлив!» Почему мне всегда все тебе объяснять? Ну, неужели ты не знала? — он замолчал, хотя от злости и чувств дрожал, а потом добавил совсем тихо. — Они вообще слишком любят себя, чтобы быть несчастливыми. Такая у них логика… — а потом опять закричал. — А ты говоришь про то, что вы встретили Стоуна, и все хорошо, будто бы вообще хоть кому-то он может сделать что-то, кроме пакости!
— Не кричи на меня! — закричала в ответ Лавли.
— Хорошо, — сказал Джек. — С тобой он ничего не сделал? — Лавли помотала головой. — Тогда сиди здесь и охраняй Пуффи, а мы с Дикаркой попробуем отбить душу Вильяма.
Джек ушел. Еще некоторое время в душе Лавли творилось что-то непостижимое, и она чувствовала это. Она знала, что теперь Джек находится у Стоуна, и что Дикарка там же, даже Вова был там же. И почему-то первая мысль, пришедшая ей тогда в голову — что она ненавидит их за то, что они теперь там сражаются со Стоуном, пытаются найти гитару Пуффи. Лавли испугалась этих мыслей. С чего ей ненавидеть их? Это ведь она сама во всем виновата. Нужно было сразу сообщить обо всем Джеку, о Романте, и потом… А что бы это дало? Сам Джек ее постоянно обманывал, похоже, что подливал ей непонятные зелья, и какой черт вообще привел его в тот замок. Лавли вдруг вскочила от кипящей ненависти в груди. «Я должна пойти туда прямо сейчас!» — вдруг сказала Лавли сама себе и направилась к замку.