Волшебный вкус любви
Шрифт:
— Ты обо мне совсем забыла! — обвиняюще заявил он. — У тебя все время работа! Ресторан этот грёбаный! Ты на мои выступления не ходишь, а я — человек творческий! Мне нужна поддержка!
— Я тоже творческий человек, — сказала я, забирая блюдо со спагетти, чтобы поставить его на стол. — Но ты ни разу даже не выслушал меня толком, когда я говорила про работу.
— Быть поварихой — это не творчество! — отрезал он. — Варить пельмени — это не искусство, это ремесло. В кастрюлях нет утонченности.
— Так ты изменил поварихе, потому
— А ты сама?! — теперь он уже кричал в голос, подбежав ко мне почти вплотную. — От тебя только и слышно про этого кекса — как там его? Душана! И на работе ты все время пропадаешь!
— В отличие от тебя, я и правда — работаю, а не завожу романы.
— Да неужели?! — Антон вытаращил глаза и был красный, как вареный рак. — А может он там не дораду жарит, а тебя у плиты?
— Какая же ты мразь! — сказала я сквозь зубы и одним махом перевернула блюдо со спагетти ему на голову.
— Я еще и мразь?! — теперь уже Антон визжал по-настоящему, смахивая с ушей и лица спагетти. Лапша противно шлепалась на пол, и он топтался на ней, пытаясь очистить лицо. — Это ты — тварь неблагодарная! Живешь в моей квартире! И мне же претензии!.. Выметайся сейчас же! И шмотки свои забирай!
Он бросился в спальную, и там сразу же раздался грохот. Когда я заглянула в комнату, Антон остервенело выворачивал ящики комода и шкафа, выбрасывая мою одежду — нижнее белье, чулки, футболки.
— Ноги твоей чтобы здесь больше не было! Повариха деревенская!..
Он говорил это, чтобы меня обидеть. Он знал, что я родилась в этом городе, просто до шестнадцати лет жила с мамой, в Муроме, а потом вернулась сюда учиться.
Я перешагнула через кучу тряпок, взяла из тумбочки документы, и пошла в прихожую.
— Вали, вали! — орал мне вслед Антон. — И можешь не появляться здесь!
От души хлопнув дверью, я вышла из подъезда, прошла в соседний двор и там села на скамейку. Красиво ушла — все оставив. И куда теперь? Денег в сумке нашлось всего пятьсот рублей. Остальные лежали в книжке стихов Пушкина, но я в запале совсем о них позабыла. Можно было вернуться, потребовать отдать деньги, чтобы снять квартиру хотя бы на сутки, но возвращаться к Антону не хотелось. Совсем не хотелось.
Я набрала номер Светы, с которой мы вместе учились, и которая теперь жила в общежитии на Литейной. Мне не повезло — у Светки сегодня был романтический вечер с парнем. Романтический вечер в общежитии… Ладно. Я набрала номер другой подруги, к которой могла попроситься переночевать, но оказалось, что у Тани отпуск, и она уехала к маме в Челябинск. Не везет. По полной не везет.
Чтобы вернуться в квартиру Антона не могло быть и речи. Я поднялась со скамейки, закинула на плечо сумку и зашагала к метро.
Мое бывшее место работы — кафе «Пышка» закрывалось в одиннадцать, и я как раз успела к закрытию.
— Даша?! — ахнула официантка Жанна, с которой мы чуть не столкнулись
— Барбарисыч на месте? — спросила я, вяло отстраняясь, когда она полезла обниматься от переизбытка чувств.
— Еще сидит, — Жанна кивнула в сторону кабинета. — А зачем он тебе? Ой, Дашка! Неужели не срослось?! Тебя из «Белой рубашки» выгнали!
— Нет, меня из дома выгнали, — скупо улыбнулась я, махнула рукой выглянувшему из кухни Мамуке Гергиевичу, и постучала в кабинет Бориса Борисовича.
Он выслушал меня, не перебивая, пока я, краснея и бледнея, просилась переночевать.
— Я вам тут все уберу, Борис Борисович, — я старалась говорить твердо, но мне все равно было отчаянно стыдно. Потому что месяц назад я ушла навстречу новой и счастливой жизни, и вот — теперь возвращаюсь, как побитая собака. — И посуду перемою… Это ненадолго, неделя… Две может быть.
— Хорошо, — он не задавал лишних вопросов, и я посмотрела на него с благодарностью.
— Дашка! Рассказывай! — набросилась на меня Жанна, когда я вышла от Барбарисыча.
Здесь уже собрался весь персонал — Мамука Гергиевич, Костик и Ксюша, которую приняли за месяц до того, как ушла я.
— А что рассказывать? — пожала я плечами, бросила сумку на стул и засучила рукава. — Пока я постигала азы высокой кухни у Богосавеца, Антоша весело проводил время.
— Застукала?! — ахнула Жанна.
Я вкратце рассказала, что произошло, и мои бывшие коллеги принялись с жаром обсуждать ситуацию, пока я убирала со столов пластиковые стаканчики.
Костик, поправляя на носу очки, грозился поехать и набить Антону морду. Его успокаивали дружно и почти хором, пока он не признал, что идея дурацкая — набить морду он сможет только минтаю, и то, если минтай будет в замороженном виде.
— Ты же помогала ему ипотеку выплачивать за эту квартиру! — горячилась Жанна. — Ты тоже имеешь право на жилплощадь!
— Кредит был оформлен на него, — напомнила я, — и платил он. Шансы и так нулевые, а если подключится Антошин папочка, то я еще и должна останусь. За то, что загубила лучшие годы жизни великому музыканту.
— Гадость! — прошипела Жанна. — Вот она — женская доверчивость. Надо было сразу его в ЗАГС тащить.
— Он упирался, — невесело пошутила я. — Мы хотели сначала на ноги встать, а уже потом о семье думать.
— Вот и встали, — зло сказала Жанна. — Он теперь в шоколаде, а ты…
— А я — в «Белой рубашке», — напомнила я ей. — Это круче.
Барбарисыч вышел из кабинета и долго гремел ключами, делая вид, что не может найти нужный.
— Но что ты теперь будешь делать, Дашка? — спросила Жанна. — Жить в кафе — не вариант.
— В «Белой рубашке» мне еще не выдали зарплату, — сказала я, протирая столешницы. — Аванс дадут — постараюсь квартиру снять. Пока не хватит, я с психу деньги забыла взять из Антошечкиной квартиры, а возвращаться не хочу.