Воля к жизни
Шрифт:
— Кушайте, будьте ласковы!
Выпиваем со стариком и молодым человеком по чашке самогонки, закусываем квашеной капустой. Несут пирог, кашу с молоком.
— Извиняйте, пожалуйста, нет у нас других ложек.
— У моих родителей тоже были только деревянные ложки…
Спрашиваю молодого человека:
— Це ваша жинка?
— Эге!..
— Не надо, щоб она молотила. В ее состоянии то дуже вредно. При советской власти у нас женщины получают отдых от тяжелой работы и до родов и после родов.
— То в
— Нет, теперь и в колхозных деревнях так же.
— У нас в семье того не может быть, — возражает старик. — Партизаны дали на нашу семью двенадцать моргов панськой земли, тут неподалеку за Стоходом, где бились позавчера, где клуня горела. А мужчина у нас на всю семью один — сын мой Гринько. Кто ж буде робыть, як не женщины? Я вже старый, ходить и то ледве-ледве можу.
Выпив с нами чарку, раскрасневшись и осмелев, молодица спрашивает меня:
— А у вас кто молотит, когда жинки болеют?..
— У нас теперь в колхозах цепами не молотят.
— А чем?
— Комбайнами… Молотилками…
— А це шо таке?
Объясняю, что такое комбайн, и спрашиваю молодицу:
— Как вас зовут?
Она смеется:
— Татьяна.
У нее милое круглое лицо. Волосы зачесаны на прямой пробор, белый платочек повязан «домиком», защипнут острым уголком над пробором.
— Дытына буде перва у вас?
— Перва.
— Як хочете назвать?
— Як буде дочка, — назовем Ольгой. А сын, — ще не знаем як. Приходите к нам на крестины.
— Добре, добре, обязательно прийду. Буду вашим кумом. Як то поется? — вспоминаю я слышанную в молодости полузабытую песню:
…И вода гуде, А то кум до кумы Борозенькой иде!!Старик, размахивая рукой, подхватывает:
Кумочка и голубочка, Свари мени судака, Моя любочка!..На другой день посылаю Аню проведать Татьяну. Аня рассказывает, вернувшись:
— Чувствует себя хорошо.
— Молотит?
— Нет. сегодня не заставляли.
Еще через день снова посылаю Аню проведать «куму». Аня возвращается быстро:
— Начались предродовые схватки.
Захватываем с собой все необходимое, идем принимать роды. Таня рожает трудно. В полночь принимаем девочку.
— Ольга появилась на свет!..
Рассказываю роженице, как кормить ребенка, как ухаживать за грудью. Утром Нюра идет к Татьяне, относит ей йод, марганец, бинты. После приема больных спешу к «куме».
Темно, неприглядно в хате. Курица ходит по земляному полу. Лики святых мрачно глядят с иконостаса. Тараканы шуршат по стенам. На низких дощатых
— Таня, не надо трясти колыску. Так дитя закачивается и буде хворить.
Она послушно перестает качать люльку, берет дочь, прижимает ее к груди.
Босая старуха стоит около нас с трясущейся головой:
— Так-так! Так-так!
Непонятно — осуждает она меня или соглашается со мной. Скорее всего, плохо слышит и не совсем ясно понимает, о чем мы говорим.
Кондратюк и его корова
Наших девушек в Березичах называют «панянками». Интерес к ним огромный. Как это так: «образованные барышни», «помощницы доктора» и не гнушаются простой, черной работы, умело и быстро разжигают костры, стирают белье, моют полы. Ходят по хатам, обмывают, перевязывают больных, возятся с чужими детишками.
Вечер. Месяц поднимается над Стоходом. Сижу у раскрытого окна. Поля Глазок дежурит около Кривцова. Аня и Нюра на крыльце дома, окруженные юношами и девушками.
— И школа у самой вашей деревни? — спрашивает хлопец с любопытством.
— У самой деревни…
— А що робите литом, якщо нет занятий?
— А летом делаем дома то же, что и все — ходим на поле, в колхозе работаем. На огороде помогаешь маме, корову доишь.
— А сколько платить треба у школу?
— Ничего…
— Як ничего? Як то может буть?!
В головах местных селян не укладывается мысль о том, что образование и лечение могут быть бесплатными. Немецкие, австрийские чиновники и польские паны испокон века драли по восемь шкур с западноукраинского крестьянина. Выходил крестьянин собирать сухие ветки в лесу — плати. Проехал по мостовой — плати. Хочешь сделать операцию — веди быка. Мечтаешь учиться — припасай стадо волов. Держишь собаку, кошку — плати. Лишняя дымоходная труба — плати. Прорезал лишнее окно в хате — плати.
Больную из Угриничей, после вскрытия околопочечного абсцесса, муж каждый день привозит на перевязку. Больная быстро поправляется, ходит без посторонней помощи, с аппетитом ест. Муж прямо-таки не знает, как выразить свою радость:
— Я так считал, что она уже не встанет и дети будут сиротами. Вы, пан доктор, ее спасли. Я вас не забуду.
Вот он опять приезжает вечером без жены.
— Доктор, пойдемте со мной, я вас прошу, — вызывает он меня на улицу.
К задку его фурманки привязана корова.
— Это вам, — значительно говорит он.
— Що вы! — восклицаю я. — То для чого? Ведите ее обратно до дому. Вашим детям она нужнее.
Крестьянин бледнеет.
— Пан доктор, вы меня обижаете!
— Но у нас, советских врачей, это не принято. Мы помогаем людям бесплатно. Я только выполняю свой долг.