Воображаемые девушки
Шрифт:
Руби приподняла мои волосы надо лбом, создавая иллюзию челки, которая занавесом падала на глаза и скрывала вещи, которые не хочется видеть. Мир съежился, перестав давить со всех сторон, с ним стало легче справляться – одно движение ее руки, чтобы заставить меня заскучать по челке.
– Когда мы вернем тебя домой, то первым делом подстрижем тебе челку, – сказала Руби, – а потом отправимся в «Вок-н-Ролл» за вегетарианским ло-мейн [8] , и я, как всегда, отдам тебе всю маленькую кукурузу. А то некому было ее есть, и
8
Популярное китайское блюдо из пшеничной лапши с разными добавками – мясом, овощами, морепродуктами.
– Я думала, ты на жидкой диете. Очистка желудка.
– Мне не нужно будет ничего чистить, как только я верну тебя.
Она опустила руку, и мои волосы снова стали прежней длины. Мои глаза снова видели всё. Я поморщилась. Задумалась о поездке в городок, где находился тот самый «Вок-н-Ролл», о том, кого мы могли там встретить – или не встретить.
– Нам не обязательно есть ло-мейн…
– Что? Ты не хочешь китайскую кухню? Может, тогда блинчики из «Свит-Сью»?
– Туда надо ехать, – ответила я. – Ты же имеешь в виду то местечко за зданием старшей школы, да?
Руби странно посмотрела на меня.
– Ты не помнишь «Свит-Сью»? Блинчики в «Свит-Сью»? Бананово-клубничные блинчики?
Я помнила – помнила обо всем, что было связано с городком или с Руби. По крайней мере раньше. Может, всему виной то, что я теперь была так близко от нее, но мне казалось, что меня кружат-кружат-кружат, надев на голову сетку от комаров, а потом спрашивают, как попасть в такое-то место.
– Я помню…
Я собиралась поднять эту тему. Лондон. Это про нее мы говорили, завуалированно, а не про стрижки и что поесть на ужин.
Про девочку, которая умерла.
Про главную причину, по которой я жила здесь.
Про Лондон.
Но я никак не могла заставить себя произнести это имя.
Поэтому ответила Руби:
– Да. Конечно, я помню «Свит-Сью».
Мы разговаривали так, как будто я уже вернулась, как будто мой папа разрешил мне уехать. Как будто у меня вообще не было папы, а в мире не существовало слова «нет». Как будто я собиралась полакомиться блинами прямо завтра утром.
– А еще… – она пристально смотрела на меня, заглянула во все мои морщинки и уголки, проникла взглядом под одежду, – в тебе что-то изменилось, и дело не только в прическе.
Я не мешала ей разглядывать меня, хоть и умирала от любопытства – интересно, что она видела?
– Какой у тебя сейчас размер, B? – спросила Руби.
– Э-э-э, да, – покраснев, ответила я. Она смотрела на мою грудь.
Сестра нежно улыбнулась.
– Ну, тебе только шестнадцать. Не волнуйся, все еще поменяется.
Я перевернулась на живот, чтобы она больше не пялилась на меня. Но Руби сидела и продолжала изучать изменения во мне, ее тело находилось между мной и лестницей – единственным путем вниз.
– Не говори мне его имя, – сказала она. – Я не хочу знать.
– Чье имя?
– Не произноси его. Подумай о том, как сильно я хочу убить его. Смотри,
– Руби, о чем ты говоришь?
– Я говорю о том парне, с которым ты потеряла свою девственность – не называй мне его имя – о чем еще? Или мне нужно убить не только его?
Я отвела глаза. Она тоже. Мы обе смотрели в маленькое окошко и сидели так очень долго.
– Почему ты ничего не сказала мне? – наконец спросила Руби.
– И как ты себе это представляешь? Написала бы тебе сообщение? «Привет, я только что переспала с более-менее горячим парнем Джаредом, с которым вместе хожу на шестой урок по самоподготовке. Поговорим позже»?
– Я же просила тебя не называть его имя, – ответила сестра. – Мне ни в коем случае нельзя знать его имя.
– Упс, – сказала я, хотя мы обе понимали, что я сделала это специально.
– Более-менее горячим. – В ее голосе послышался интерес. – Насколько более-менее?
– Ну, ты знаешь, он из тех, кто симпатичнее в темноте.
– А так не про всех можно сказать?
И пока она не успела забросать меня еще дюжиной вопросов, я добавила:
– Подумаешь, ничего особенного. Я про то, что случилось. Я рада, что сделала это.
Руби вздохнула. Ясно было, что она-то как раз не рада, ни капельки. И вот настал момент для вопросов, которые задают все старшие сестры, когда открывается подобный секрет – например, о защите и обо всех этих противных вещах, о которых никто не хочет говорить. Они заставляют себя произнести слово «презерватив», убедиться, что мы им воспользовались. Спрашивают, как он с тобой обращался. Спрашивают, как ты сейчас себя чувствуешь, всё ли в порядке? Говорят, что в следующий раз будет лучше. В следующий раз не будет так больно, в следующий раз тебе не захочется дать ему в глаз за то, что он замедлил темп.
Старшим сестрам приходится делать все это, потому что матери напиваются в хлам и не могут связать и пяти слов, чтобы объяснить это.
Но Руби вместо всего этого рассказала мне историю:
– Мой первый раз случился прямо у воды, на валунах. У меня в ушах были те маленькие серебристые колечки, по три в каждом, и когда мы стали это делать, они начали болтаться, и мое ухо – гореть, как в тот раз с утюгом на кровати, когда ты думала, что отключила его, и не делай такое лицо, как будто это не было больно, – а потом сережки вылетели из моих ушей. Эти блестящие серебристые колечки завертелись в воздухе над водой, словно ожили, – вот это было зрелище, скажу я тебе!
– Так ты потеряла свои сережки?
– Да, они пропали. Наверное, поэтому я больше не ношу серьги. Вся эта история разрушила для меня их концепцию. Ну, раз мы всё время теряем их, так зачем носить их вообще?
Я не совсем понимала, что она хотела мне этим сказать. У историй Руби не всегда была мораль. В свете дня они означали одно, в темноте ночи – другое, а кроме того, воспринимались совершенно иначе, когда на ней были солнечные очки. Но если она была разочарована во мне из-за того, что я сделала в той «Субару», сестра никак это не показала.