Вопреки судьбе

Попова Екатерина

Он осёкся, разглядев плывущий взгляд мутных, расфокусированных глаз.

— Ох, дорогой мой… — с сочувствием вздохнул он, виновато поглаживая чешуйчатую голову большим пальцем. — Прости, я не подумал. Если хочешь, можешь засыпать, я найду дорогу сам. Я положу тебя за пазуху. Постарайся не укусить меня, хорошо?

Кроули не ответил. Но если высунувшийся изо рта раздвоенный язык, осторожно коснувшийся запястья ангела, можно было считать ответом, то он был согласен.

Азирафаэль, поколебавшись, опустился на колени, не желая вновь опускать Кроули на холодный пол. Придерживая слабо шевелящегося змея одной рукой, другой поспешно расстегнул несколько

пуговиц на рубашке, радуясь, что изорванный жилет не будет мешать. Осторожно, стараясь не потревожить, поднял змея и положил (или, скорее, слил, учитывая то, как с готовностью расслабился Кроули в его руках) за пазуху. Застегнул пуговицы и, придерживая обеими руками свой драгоценный груз, поспешно зашагал дальше, к описанному Кроули отнорку. Змей немного поворочался под рубашкой, сворачиваясь компактными кольцами. И затих.

Только спустя полсотни шагов Азирафаэль понял, что забыл забрать с собой демонический клинок. Впрочем, какая разница? Он всё равно не знал, как нести оружие, способное обжечь даже сквозь слой ткани…

Глава 25

Анафема резко открыла глаза, выныривая из кошмара, и рывком села на постели. Застыла, часто дыша и пытаясь избавиться от ощущения ужаса и обречённости, всё ещё сжимающих её сердце. Непроизвольно прижала к груди одеяло. Сон? Сон… Просто сон…

Её колотила крупная дрожь.

Долго, прерывисто вздохнув, Анафема оглядела комнату. Всё было хорошо. В маленьком коттедже было тихо, только негромко стучали по стеклу ветви сирени, да спокойно сопел рядом Ньют.

Приснившийся кошмар стремительно утекал из памяти. Миг, другой — и вот уже не осталось ничего, кроме чувства бесконечного отчаяния… и обрекающей тяжести нависшей над головой беды.

Рядом, потревоженный её резким движением и частым дыханием, сонно зашевелился Ньют. Потянулся к ней, обнимая. Вновь затих, уткнувшись носом в её бок. Добрый, славный, такой милый Ньют…

Не понимающий, не способный понять её до конца.

Тяжело вздохнув, Анафема помедлила, дожидаясь, когда он снова уснёт крепче. А потом, осторожно высвободившись из его объятий, спустила ноги на пол и, на ходу вдевая зябнущие ноги в тапочки, пошла в гостиную.

Это мог быть просто сон. Даже у потомственных ведьм иногда сны означают лишь нервный день и слишком плотный ужин. Даже у потомственных ведьм кошмары не всегда предвещают беду.

…Правда, потомственные ведьмы не идут на поводу у своих сиюминутных желаний и детского желания делать всё без указки старших. И, самое главное — не уничтожают многовековые реликвии, от которых, быть может, зависит судьба целого мира.

Анафема тяжело закрыла глаза. Сколько же раз за прошедшие с недоапокалипсиса месяцы она проклинала и себя, и Ньютона, поддержавшего её трусость… Ньютона, не остановившего, не понявшего, чем была для неё, для всей её семьи, эта чёртова Агнесса со своей чёртовой книгой…

Хотелось плакать. От чувства вины, от злости на себя, от тоскливого понимания того, что славный наивный Ньют не виноват в том, что бесценная рукопись её прабабки сгорела в огне. Не виноват, никто не виноват, кроме неё, потомка, которому доверили величайшую драгоценность их семьи и который не сумел эту драгоценность уберечь. Плакать хотелось, да вот слёз, как назло, не было. Что-то сломали в ней те последние часы, когда она уже почти поверила в то, что всё безвозвратно кончено, и мир, и она сама, обречены. Страх, потом злость на прабабку, потом острая благодарность и снова страх, и снова благодарность…

Она слишком привыкла быть потомком, наследником мудрости гениальной провидицы. Она даже не думала, что жить без спасительных подсказок на все случаи жизни окажется так сложно. Так… так пусто. Никто больше не гнал её за океан, предотвращать апокалипсис. Никто не навязывал ей судьбу, вплоть до первой любви и лишения девственности. Никто не подсказывал ей, что нужно делать, чтобы всё закончилось хорошо.

…Никто больше в принципе не обещал, что всё будет хорошо.

И это было чудовищно тяжело.

Анафема опустилась на диван. Долго сидела, невидяще глядя в потухший камин и ёжась от предутренней прохлады. Потом, тихо застонав, уронила лицо в ладони и, поджав колени, свернулась клубком на диване.

Ей показалось, что она вспомнила обрывок приснившегося ей сна.

И в этом сне плачущий Азирафаэль баюкал на руках тело рыжего гомика с Бентли. И мёртвые змеиные глаза, слепо распахнутые в пустоту, смотрели, кажется, прямо ей в душу.

***

— Тоже не отвечает?.. — взволнованно спросил сержант Шедвелл, вновь останавливаясь рядом с упрямо терзающей телефон мадам Трейси. Та только устало вздохнула, с укоризной глядя на него поверх очков. Ответ, и впрямь, был излишен.

«Абонент выключен или находится вне зоны действия сети», — в очередной раз сообщил бесстрастный женский голос, и Иезавель обречённо опустила трубку на рычажки.

— Ох, боюсь, это бессмысленно… — удручённо пробормотала она, глядя не на сержанта, а на бесполезный телефон. — Я чувствую, с ними случилась беда… С ними обоими. Это ни с чем невозможно спутать. Словно крик в моём разуме… Что же нам делать, мистер Шедвелл, милый мой?

Сержант расстроенно крякнул. Покосился на свою женщину. Потом, сердито махнув рукой, отстранил её от аппарата и сам решительно взялся за диск.

— Куда вы собираетесь звонить? — взволнованно спросила медиум, наблюдая, как бывший сержант армии ведьмоловов набирает номер.

— Рядовому Пульциферу, моя дорогая Иезавель, — мрачно пробурчал он в ответ, не отрывая взгляда от телефона.

— Сейчас?! В четыре часа ночи?

— Солдат всегда должен быть готов заступить на службу, — решительно отрезал Шевелл. И мадам Трейси, взглянув на его нахмуренные брови, со вздохом сложила руки на коленях. Покрытые неброским манюкюром пальцы машинально принялись теребить бахрому на ночной сорочке.

Тем временем длинные гудки в трубке сменились коротким сигналом соединения, и сонный мужской голос что-то невнятно пробормотал. Звучал он удивлённо и самую малость недовольно, но ни тревоги, ни страха в нём не было.

— Подъём, солдат! — рявкнул сержант Шедвелл, не дослушав Ньютона. — Что? На войне выходных нет, запомни это, сынок! Даю тебе полчаса на сборы и прощание с женой, а потом жду твоего звонка. Пришла пора мозгового штурма! Мадам Трейси чувствует беду. Готовься к сражению… булавку не забудь! И соберись, наконец, враг не дремлет!

Ошарашенный Ньют пытался, кажется, что-то возражать, но сержант не стал его слушать. Бросив трубку, он повернулся к бледной Иезавель и с удивительной нежностью, на которую, казалось, вовсе не способны его грубые руки, обнял её.

— Всё будет хорошо, Иезавель. Ньют — отважный мальчик! Да и у меня ещё не отсырел порох в пороховницах, нет-нет! Если миру беда грозит, мы найдём способ его спасти.

Мадам Трейси тяжело вздохнула и устало опустила голову на плечо любимого.

— Если миру — возможно… А если — только этому милому ангелу и его другу?..