Ворону не к лицу кимоно
Шрифт:
Асэби опустила длинные ресницы и с горечью оборвала фразу.
– Я его отняла, – поникла Укоги. – Я же не думала… У нас было только одно красивое красное кимоно – то, которое подарила госпожа Масухо-но-сусуки.
Она коротко пробормотала:
– Хотела проявить свою власть. Так что все это произошло из-за меня, а госпожа Асэби ничего не замышляла.
– Так ли это? Не думаю. – Молодой господин перевел взгляд на плечи Укоги. – Она прекрасно понимала, что ты не позволишь ей вывесить подаренное Масухо-но-сусуки кимоно. Вы ведь давно вместе?
– Госпожа Асэби, – дрожа,
– Но сейчас Асэби здесь. И ведь это ты ее остановила? Это и есть доказательство.
Услышав такой вердикт, Укоги решительно возразила:
– Вы ничего не знаете про госпожу Асэби!
Лицо Укоги исказилось от злобы, но молодой господин и бровью не повел, ничуть не испугавшись.
– Могу сказать вам то же самое. Когда одно и то же повторяется дважды, всякий заметит, что это странно.
Укоги, услышав слово «дважды», замолчала.
– Ты что, не знаешь, почему госпожа Футаба не смогла прибыть ко двору?
На лице Укоги появилось сомнение, а молодой господин продолжал:
– Я узнал это от нее самой. Кое-что случилось на новогоднем пиру. Не было у нее никакой оспы. В ту ночь, когда придворные дамы ушли на пир, над ней совершили насилие.
Кикуно ахнула и прикрыла рот рукавом. Мало того, что событие было ужасным, узнать об этом из уст молодого господина было невыносимо стыдно. Укоги слушала, не в силах возразить.
– Тот мужчина, похоже, перепутал Футабу с кем-то. Я слышал, что он называл ее просто «госпожа».
В этот момент в мозгу Масухо-но-сусуки соединились слова мужчины, который проник в Осенний павильон, и адрес на письме, полученном Асэби.
«Госпожа».
Неужели отправителем был тот самый мужчина, пытавшийся на нее напасть?
– Какая глупость – использовать один и тот же прием. – Молодой господин печально посмотрел на Укоги. – Где была Асэби во время новогоднего пира?
– В отдельном павильоне. У меня болел живот, – вместо Укоги живо ответила сама Асэби. – Правда болел!
– И что, если так? – выкрикнула Укоги.
Асэби, наклонив голову, хлопала большими глазами.
Взор молодого господина, направленный на Асэби и Укоги, казалось, терял теплоту. Никто ничего не сказал. Со смущенными взглядами они молчали, а время бесцельно текло.
– Так что про красное кимоно? – вдруг перевела разговор Хамаю.
– Самомо обратила на это внимание. Асэби, конечно, не думала, что Самомо узнает содержание письма, но тот парень, похоже, не умел читать. Вместо него – там же, при передаче, – письмо прочитала Самомо и потом поняла замысел Асэби, когда увидела красивое кимоно, вывешенное в Осеннем павильоне. Она пробралась туда, но ее обнаружила Кикуно. После этого, поскольку очень уж все странно выглядело, Самомо, оставшись с Асэби наедине, стала ее расспрашивать. Асэби оправдывалась. Вот Самомо и решила, что, возможно, она сама ошиблась, и не рассказала всех подробностей.
– А потом умерла. – Хамаю потерла лоб. – Бедняжка. Ее убили.
– Асэби, ты ведь боялась, что Самомо переметнется к Хамаю. А что же будет,
Взгляды всех, кто был в саду, невольно переместились на Фудзинами.
– Это ведь ты убила Самомо, Фудзинами. Когда Самомо пробралась в Осенний павильон, Асэби потихоньку навестила Фудзинами.
«Что делать, госпожа Фудзинами? Наверное, Самомо из-за сегодняшнего возненавидела меня. Дело в том, что ко мне должен прийти слуга. Самомо обещала отвести его ко мне, но ведь тогда получится, что это я его пригласила. Если она расскажет об этом госпоже Хамаю, что со мной будет? Что делать, госпожа Фудзинами? А вдруг… а вдруг Самомо прямо сейчас пойдет к госпоже Хамаю? Мне придется уехать домой. Госпожа Фудзинами, прошу вас… Прошу… Сделайте что-нибудь! Спасите меня!»
– Ну, Фудзинами, как так вышло?
От холодных слов брата Фудзинами пришла в себя.
– Не собиралась я ее убивать! – прокричала она и стала рвать на себе волосы. – В тот вечер я велела ей сразу уходить. Я подумала, что нужно побыстрее выгнать ее из дворца.
Фудзинами не собиралась ни мгновением дольше держать Самомо во дворце. Услышав рассказ Асэби, она сразу вызвала к себе Самомо и приказала ей немедленно убираться.
– Самомо не принадлежала к благородным воронам. Я думала, что она умеет обращаться в птицу. А с тем кимоно от Масухо-но-сусуки она наверняка смогла бы сколько-то прожить. Я велела ей надеть кимоно… и столкнула с площадки перед воротами Межсезонья.
Самомо не хотела уходить. Она злилась. Она повторяла: «Прошу, выслушайте меня! Асэби не такая, как вы думаете!» Тут разозлилась я. Я крикнула: «Уходи!» – и толкнула ее. Я все еще чувствую ее спину под рукой. Ее крик длился и длился, и меня охватило ужасное предчувствие. Белые руки Самомо, тонущие во тьме, пытающиеся ухватиться за воздух, отпечатались в моих глазах. Я была уверена, что в падении она обернется птицей. Я повторяла себе, что она живет сейчас где-то как ни в чем не бывало, но тщетно, ее лицо застряло у меня в памяти и встает передо мной каждую ночь.
Оказалось, что на самом деле Самомо умерла.
– Почему? – прошептала Фудзинами. – Почему она умерла? Почему она не обернулась птицей? Почему?
Ее затихающий голос перекрыл другой, дрожащий от изумления.
– Вы сказали, что заставили ее надеть кимоно? – Это был голос Сиратамы. Она подошла, цепляясь за Кадзуми, и ее ноги дрожали. – Значит, Самомо была в кимоно? Но ведь тогда она не могла полететь, даже если бы обернулась птицей. Вы что, не понимаете, что случилось?
Сиратама забрасывала вопросами растерянно глядящую на нее Фудзинами:
– Нельзя обратиться птицей, будучи в одежде. А если и получится, птица запутается в ней и никак не сможет полететь.
– Но… – Фудзинами взглянула на слугу, стоявшего за братом. – Но ведь Фудзимия-рэн и этот паж – они все в кимоно! И во время праздника Танго, и во время Танабаты они все, как и братец сейчас, были в черных кимоно!
– Это уэ, одежда из перьев, Фудзинами!
– Из перьев?!
Фудзинами нахмурилась, а молодой господин вздохнул:
– Быстрее будет показать. Юкия!