Воровские гонки

Христофоров Игорь

– Что ты несешь? Какая бабка?
– удивился Босс.

– Она... Она была мне заместо матери. Гадом буду, если к ней не съезжу...

– Это несерьезно, - мгновенно решил Босс.
– Мы сваливаем с "крупняком", пока нам не сели на хвост, а ты начинаешь вихлять. Это не по правилам...

– Босс, всего на недельку. Это деревня на Алтае, - с ходу придумал Жора Прокудин и с ужасом ощутил, что если Босс спросит название, то он не придумает ничего лучше Ивановки. А вдруг в Алтайском крае Ивановки нет? Можете

улетать без меня. Я потом догоню.

– Ты рискуешь головой.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского...

На подиум по-обезьяньи, сгорбившись, выбрался мужик с синей физиономией. Если бы можно было, он бы метнул в рожу Топору не мячик, а свой кулачище.

– Я бы не поехал, - мрачно посоветовал Босс.
– Второй раз в Америку ты визу не пробьешь...

– Пробью.

– Ну смотри, - вяло ответил Босс.
– "Бабки" уже в Штатах. Без них ты здесь - никто!

– Чего ты меня хоронишь?.. Я к тетке - и назад.

– Делай, что хочешь, - огрызнулся Босс.
– Я - против!

Он никогда не прощался. Он считал это плохой приметой. Сейчас же это показалось вдвойне плохой приметой.

– Э-эх!
– вложил всю свою дурь в бросок мужик, но мяч, ударившись о стальной нос номера одиннадцатого, отлетел ему обратно под ноги.

– Па-апрашу "ба-абки"!
– вынырнув лицом из отверстия, потребовал от судьи Топор.
– Тыща сто! Как в кассе!

– Ты - шулер!
– заорал мужик.
– Поглядите: у него харя без синяков!

– А почти все мазали, - не согласился с ним кто-то в зале.

– Я не промазал!

– А это что, не синяк?!
– выставил левую щеку Топор.
– Ты ж, сука, попал!

– Я тебе в нос попал! А нос целый!

– Мой нос уже ничем не запугаешь, - протянул руку за деньгами Топор. Его не такие орлы, как ты, обрабатывали, а покруче...

– Не давай ему "бабки"!
– прыгнул к судье мужик, но опоздал.

Одиннадцать стольников с мордатым президентом, в том числе и его кровный, не один месяц у сердца пролежавший, мелькнули мимо глаз мужика в узком кулаке Топора и исчезли в толпе. Топор спрыгнул с подиума и враскачку направился к столику в углу.

– Стой, урка!
– со слоновьим грохотом свалился на бетон мужик.
– Отдай мои "бабки"!

– Иди умойся, тундра!
– не оборачиваясь, крикнул Топор, но движение Жоры Прокудина, который резко встал, заставило его шагнуть влево.

Мимо уха пролетел и с хряском вмялся в бетон стул. Болт, удерживавший фанерную спинку, отлетел в сторону и юлой завертелся на месте. В детстве Топор любил запускать болты во вращение и считать, сколько он продержится. Этот болт мог побить рекорд его детства. Но он не стал считать. И не стал оборачиваться.

Он прошел мимо Жоры Прокудина, подхватил на ходу его недопитую бутылку портера и с резкого разворота, будто он и вправду лет десять играл

в американскую игру бейсбол, хряснул бутылкой, словно битой, догнавшего его мужика по лбу.

– Нокаут, - тихо произнес кто-то в подвале.

– Шу-улер, - простонал мужик и все же рухнул.

Прямо на пустые пивные банки. Они с грохотом и писком покатились по полу, и Жора Прокудин подумал о том, что на осколках бутылки от портера остались и его "пальчики". Он нагнулся и быстро собрал их в носовой платок.

– Во жлоб!
– восхитился кто-то.

– Уходим, - с корточек прохрипел Жора Прокудин.
– Есть базар.

– А мне здесь делать больше нечего, - согласился Топор и, нагнувшись, сунул неподвижному мужику сто долларов за воротник рубашки.

Глава четвертая

РЕЗИНОВЫЙ СВИНЕЦ

Ночной московский воздух вонял расплавленной пластмассой и нашатырем. Хотя, возможно, воздуха внутри огромного города уже и не было. А только плотный настой из автомобильных выхлопов. Вдохнув его грудью с семью сросшимися после переломов ребрами, Топор восхитился:

– Во-оздух-то какой свежий! По-олный отпад! Ты как думаешь, в Нью-Йорке такой же отпадной воздух?

– Ты его не угрохал?
– обернувшись к двери подвала, спросил Жора Прокудин.

Угол дома скрыл ее, и оттого почудилось, что и подвала-то никакого не существует на свете.

– А ты думаешь, я для чего стольник ему за шиворот сунул?
– передвинул спортивную сумку по боку Топор.
– Я вену пощупал. Живой этот бугай! Живее нас с тобой!

– А если он завтра припрется?

– Это его проблемы. Сегодня были мои прощальные гастроли. Завтра я уже не выступаю. Ты что, забыл, мы послезавтра улетаем в Нью-Йорк?

Пальцы Жоры Прокудина нащупали в кармане ветровки что-то похожее на спичечный коробок. "Записная книжка", - вспомнил он, ногтем пролистал странички прямо в кармане и со вздохом ответил:

– Я не лечу.

Топор превратился в памятник. Правая рука зависла на ходу да так и висела, будто указующая светлый путь кисть вождя.

– Ты что, шизанулся?.. Крыша поехала? Жорик, ты чо?

– Ничего не поехала. Где твоя "тачка"?

– Вон, по левой стороне улицы. Не узнал, что ли?

– Узнал, - огрызнулся Жора Прокудин, недовольно посмотрев на красную "девятку".

– Продал я ее. Завтра отдам - и все. В штатах "Линкольн" куплю, остановился Топор у дверцы машины.
– Слушай, а ты чего сказал?

После нокаута на ринге еще в далекой юности, когда ему к тому же сломали нос, Топор стал забывчив. Вот если ему об одном и том же говорили два раза, он запоминал. А если сходу, то ничего в башке не задерживалось. Будто вместе с костью носа повредили и что-то в голове, отвечающее за память с первого раза. А ту часть, что запоминала с повтора, не повредили.