Воровские гонки
Шрифт:
– Желательно пару тыщ авансом, - убрав руки с живота, по-солдатски прижал Дегтярь кулаки к бедрам.
– Можно в рублях по курсу.
– Пару, говоришь?
Чувствовалось, что Рыков потерял нить разговора.
– Ровно две тысячи. Для стимула, так сказать.
В лице Дегтяря появилось что-то лакейское. Рыкову показалось, что если он даст ему эти деньги прямо сейчас, то сыщик упадет на палас и начнет целовать его тапки. Он посмотрел на палас у ног. Он был красивым, но пыльным. Тапки - тоже. И Рыкову стало почему-то жаль
– Ладно. Две тыщи задатка дам. Последний, можно сказать, резерв. От жены прячу. Она такая крыса!
Массивная дубовая дверь в кабинет распахнулась с таким громким звуком, будто по ней врезали кувалдой. На пороге стояла Лялечка в распахнутом зеленом халатике. Ее красивое молодое лицо пылало адским огнем. Казалось, что если сейчас ей захочется, она начнет взглядом сдвигать и валить мебель.
– Ты что, гад, сказал?
– негромко спросила она.
Сухим, безразличным взглядом Дегтярь провел от ее лица до ступней с алыми каплями педикюра и еле сдержал внутри себя дрожь от вида обнаженного бронзового тела, обрамленного зелеными полами халатика. Он никогда не думал, что коричневое и зеленое так хорошо сочетаются.
– Ты что, падла, сказал?
– раскинув руки, уперлась она ладонями о дверную коробку.
Зеленое исчезло. Осталось только коричневое. Такую осиную талию Дегтярь не видел ни разу в жизни. Даже в порнофильмах, которые он до одури крутил по вечерам после того, как от него ушла жена к такому же, как этот рыжемордый, нуворишу. Ему до боли в груди захотелось коснуться хозяйки дома ладонью и медленно, по-черепашьи медленно провести по коже к упругой сочной груди со смешным ребячьим соском.
– Ты чего?!
– вскочил Рыков.
– Ты это... того... Застебнись... Ты это...
– Это кто крыса?! Я - крыса?! Всяким проходимцам ни за что ни про что отваливаешь по две тысячи долларов, а родной жене жалко полторы тыщи отдать?! Жалко?!
– Лялечка, ты меня не так поняла. Да я... Да мы...
Рванувшись, он прикрыл ее обнаженное, выставленное напоказ тело, стал между нею и Дегтярем и снова забубнил:
– Милая, у меня неприятности... Я не хотел тебе говорить... Я пока что не кредитоспособен...
– Св-волочь!
Дегтярь не уловил момент, когда Лялечка метнулась от двери. Просто спина Рыкова одновременно с громким шлепком дернулась, и сам Рыков после того, как его заехали по щеке, показался вовсе не огромным звериного вида мужиком, а перепуганным нашкодившим ребенком. Только теперь Дегтярь заметил мягкий рыжий пушок на затылке Рыкова, и ощущение ребенка-переростка стало еще сильнее.
– За что?!
– взмолился Рыков.
– Да я... Да мы...
– Я хожу в рванье! Я езжу на вшивой машине! Я не могу позволить то, что хочу, а ты швыряешься налево и направо деньгами!
– привставая на цыпочки, кричала она ему в лицо, и брызги ее теплой слюны приятно кололи ему щеки.
– Моей руки добивался самый крутой банкир, а я выбрала
– Из-звините, - скользнул мимо них Дегтярь.
Ему еще досталась прощальная секунда наслаждения коричневым. Жадно вобрав в себя взглядом ее животик с ямкой пупка, он метнулся к двери и плавно прикрыл ее.
– Ля-алечка, ми-илая, ну ты это... при посторонних, - четко услышал Дегтярь и ухмыльнулся.
Рыкова явно надули, продав пластиковые двери под видом дубовых. Через дубовые так не было бы слышно. Дерево умеет хранить тайны.
Глава шестая
ЧЕЛОВЕК НА БУКВУ "ГЭ"
– Что-о?! А-а?!
– вскинулся Жора Прокудин.
– Это я. Чего ты?
– А-а, Топор...
Осоловелыми глазами Жора обвел комнату и сразу вспомнил:
– Мы у тебя?
– Однозначно, - хмуро ответил Топор.
Кто-то из политиков, которых любили показывать по телевизору, часто повторял эти слова. Со второго упоминания Топор запомнил его навсегда, а вот фамилию политика запомнить не смог. Он не любил читать титры под лицами, потому что они отвлекали от картинки, и поэтому вообще никого из политиков не знал и никогда не ходил голосовать.
– А где Жанетка?
– посмотрел на распахнутую дверь кухни Жора Прокудин.
– В магазин пошла. За жрачкой.
– А чего ты меня... это?
– Босс звонил.
Ноги Жоры Прокудина сами собой вылетели из-под одеяла и вонзили ступни в разбитые, растянутые, как мешки, тапки Топора.
– Меня искал?
– спросил Жора Прокудин у тапок.
– Тебя.
– А ты что сказал?
– Что не видел тебя уже два дня.
– Что еще он говорил?
– Если объявишься, чтоб вышел на связь. А чего он тебе сам по сотовому не звонит?
– удивился Топор.
– Я аппарат отключил, - ответил тапкам Жора Прокудин и пошевелил пальцами.
Тапки даже не вздрогнули. Возможно, от времени они уже зацементировались. Простыни у Топора тоже были какими-то серыми, будто зацементированными. И диван - жестким как постамент у памятника. На нем только танку стоять, а не спать живому человеку.
– Больше он ничего не говорил?
– Не-а. Однозначно, что ничего, - радостно сообщил Топор и вновь похмурнел.
– Жор, а может, ну его к хренам, этот банк? Лучше журавль в руках, чем синица в небе...
– Наоборот.
– Что наоборот?
– Синица в руках, а журавль... ну, выше крыши.
Тяжелым каторжным вздохом Топор не согласился с переиначенной пословицей.
– Я Жанетке еще ничего не говорил. Она, конечно, девка классная. Молчать будет как могила. Но все ж таки...
– А ты пока и не говори.
– Ну да! Она, можно сказать, полдела всего сделала. Без нее разве сорвали бы мы куш? Ну вот скажи, сорвали бы?!
– Нет, не сорвали бы, - на этот раз согласился Жора Прокудин.