Воры в ночи. Хроника одного эксперимента

Кестлер Артур

Он прошел за Бауманом в комнату, освещенную свечами. Лицом к двери сидели двое, между ними стоял пустой стул. При входе Баумана они поднялись и откозыряли. Вдоль стены по стойке смирно стояли еще несколько человек. Это были молодые люди в возрасте от двадцати до тридцати лет, все, похоже, принадлежавшие к образованному слою общества: молодые люди из хороших семей: внимательные, сдержанные лица, хорошие прически и несколько подчеркнутая вежливость, свойственная посетителям офицерских столовых. Бауман представил Джозефа как «гостя», не называя имени и не вдаваясь в объяснения. Ему пожимали руку без улыбок, но учтиво. Затем Бауман сел на свободный стул, двое других последовали его примеру. Тот, что оказался справа, был в очках без оправы, с нервным интеллигентным

лицом. Элегантный, высокий мужчина слева от Баумана выглядел, как профессиональный игрок. Стол был покрыт шелковым бело-голубым национальным флагом. На нем лежала старая пергаментная карта страны. Справа от карты — Библия в кожаном переплете, слева — револьвер. Пять голубых свечей горели в меноре, эмблеме Маккавеев.

— Давайте начнем, — сказал Бауман. Он единственный из присутствовавших держался естественно и непринужденно. Джозеф стал вместе с другими молодыми людьми у стены. Он сообразил, что они были младшими офицерами, а Бауман и двое других за столом принадлежали к командованию. В комнате царила напряженная тишина, как бы усугублявшаяся мерцанием свечей.

Бауман назвал подпольное прозвище первого кандидата и подал знак офицеру открыть дверь. Тот отдал приказ часовому в коридоре. Часовой повторил кличку, в комнату вошел парень лет семнадцати, дверь за ним тут же закрылась. Он отдал честь, сделал три шага вперед и остановился перед столом. Как видно, он заранее знал, что надо делать, и не колебался. Голубоглазый, со светлыми прямыми волосами, он был похож на школьника, из тех, кого сверстники зовут «деточкой» и кто на это очень обижается. Сейчас юноша был буквально в трансе. Стоя по стойке смирно, он несколько секунд смотрел широко открытыми глазами на пламя свечи, затем взгляд его, как зачарованный, остановился на револьвере.

— Поцелуй Библию и дотронься до оружия, — приказал Бауман, вставая вместе с двумя другими из-за стола. Мальчик выполнил приказанное. В тишине был слышен влажный звук его губ, коснувшихся кожаного переплета.

— А теперь повторяй за мной, — сказал Бауман. — «Именем Всемогущего, который вывел Израиль из египетского рабства…»

— «Именем…», — повторил мальчик мечтательным голосом, глядя, сдвинув брови, на пламя свечи.

— «…не успокоиться, пока нация не возродится в свободное и независимое государство в своих исторических границах от Дана до Беер-Шевы».

— «…от Дана до Беер-Шевы».

— «Безоговорочно повиноваться вышестоящим командирам…»

— «…командирам».

— «Не выдавать ничего из доверенного мне ни под угрозой, ни под пыткой; переносить страдания молча».

— «…молча».

Свечи мерцали. Было слышно дыхание мальчика. Как будто в забытьи повторил он последние слова клятвы:

— «Если я забуду тебя, Иерусалим…»

— «Если я забуду тебя, Иерусалим…»

— «…пока моя душа в теле».

— «…в теле. Аминь».

Целую минуту Бауман молчал, и все стояли смирно. В напряженном молчании чувствовалось, что этот момент западает в душу мальчика навсегда. Каждым нервом Джозеф ощущал желание крикнуть: «Остановитесь, что вы делаете с ребенком!» Он пытался вызвать в памяти обезображенное лицо Дины в открытом гробу, но это не помогало. Он не чувствовал никакой связи между ее лицом и происходящим сейчас. Нет нам прощения, — думал он, — ибо мы знаем, что творим.

Но тут же ответил себе: и не будет нам прощения, если мы этого не совершим.

— Вольно, — сказал Бауман.

Мальчик повернулся как автомат и вышел из комнаты.

Позже, прощаясь в коридоре, Бауман спросил:

— Ну, что ты об этом думаешь?

— Не завидую тебе. Я предпочел бы подчиняться, а не командовать.

— Кто бы не предпочел?

Малярийная желтизна его щек проступила сильнее, хотя, возможно, так только казалось в бледном свете керосиновой лампы.

ДЕНЬ ИСПЫТАНИЯ

…И действительно, это было время, изобилующее всякими дурными делами до такой степени, что ни

один злой поступок не остался не совершенным; и никто не мог изобрести ни одного нового порока, настолько все были заражены.

Иосиф Флавий, «Иудейская война»

1

Неопределенности, касающейся будущего страны, был положен конец 17 мая. В этот день Британское правительство опубликовало манифест, имевший целью привести к окончательному урегулированию палестинской проблемы и известный как «Белая Книга».

В нем говорилось: «Существует убеждение, что выражение „Национальный очаг для еврейского народа“ предполагает создание в Палестине со временем еврейского государства или федерации. Поэтому правительство Его Величества определенно заявляет, что превращение Палестины в еврейское государство не входит в его намерения».

Это был необычайно откровенный документ. В нем говорилось, что в ближайшие пять лет будет допущена в страну последняя партия евреев в количестве 75 тысяч. Затем, согласно этому документу, начиная с июня 1944 года, евреи уже никогда не будут допускаться в Палестину. К июню 1944 года число евреев достигнет одной трети от общего числа жителей страны. После этого благодаря разнице в рождаемости и неограниченной иммиграции арабов число евреев относительно всего населения будет сокращаться. Для предотвращения экономической экспансии еврейского меньшинства верховному комиссару Палестины в дальнейшем будет предоставлено право запрещать евреям покупку земли. Используя это право, закон о передаче земли от февраля 1940 года ограничивал площадь земли, которую могут покупать евреи, пятью процентами общей площади страны. Итак, Еврейский национальный очаг превратился еще в одно перенаселенное восточное гетто с запечатанными воротами.

Спустя несколько дней во время дебатов в Палате общин Уинстон Черчилль (член Палаты от консерваторов) назвал публикацию «Белой книги» прямым нарушением данного правительством обещания, низким предательством, признанием в собственном моральном и физическом банкротстве, новым Мюнхеном и актом малодушия. Сэр Арчибальд Синклер (либерал) заявил, что запрет иммиграции евреев без соответствующих ограничений по отношению к арабам вводит элемент дискриминации евреев, что является серьезным отступлением от условий мандата. Возникает вопрос: имеем ли мы право на продолжение мандата? Господин Герберт Морисон (лейборист) заявил, что его партия рассматривает «Белую книгу» и изложенную в ней политику как циничное нарушение данных миру обязательств, и что он питал бы больше уважения к министру колоний, если бы тот откровенно признал, что евреи приносятся в жертву некомпетентности правительства в этом вопросе, что правительством движет страх, если не прямое сочувствие к методам насилия и убийств.

По условиям мандата «Белая книга» могла быть узаконена только после ее утверждения Лигой Наций. Постоянная мандатная комиссия Лиги Наций собралась 16 июня и единодушно решила, что этот документ противоречит условиям британской опеки над Палестиной. Последнее слово оставалось за Советом Лиги. Он должен был собраться в сентябре 1939 года. Собрание не состоялось. «Белая книга» не была утверждена.

И все-таки изложенное в «Белой книге» пункт за пунктом стало осуществляться. Продажа евреям земли была запрещена на 94,8 процентов территории их родины. Въезд в нее бежавшим от страшной катастрофы в Европе был запрещен. В 1941–1942 годах людей целыми пароходами топили в водах Средиземного и Черного морей. Тех, кому удалось высадиться на берег, отправляли в тюрьму или высылали на Кипр, в Эритрею или остров Св. Маврикия. Те, кто помогал им спастись, рассматривались как уголовные преступники и заключались в тюрьмы на длительные сроки. Документ, не имеющий никакой законной силы, стал руководством для правительства, суда и полиции. Беззаконие царило в Святой земле как высший закон.