Восемь дорог Желтого источника
Шрифт:
Там, где он оказался, было светло. Этот свет не бил по глазам, но окутывал, мягкий, тихий, белый, чистый как сама чистота. Он пронзал насквозь, доставляя блаженство и радость своим присутствием.
Широкая дорога под ногами разошлась-разбежалась на несколько, а чуть дальше эти новые дороги снова разбегались множеством путей и тропинок. Они перевивались, заплетались и расходились в стороны, будто ветви старого раскидистого дерева.
— Здравствуй, дитя! — услышал он дивный Голос — и даже замер от его звучания, благоговея. — Что ты выберешь: идти дальше или родиться заново?
«Остаться здесь», — чуть было не ответил он, но вовремя спохватился и проглотил дерзкие слова.
Голос
— Идти дальше, — ответил он наконец. Не потому, что задумался, а потому, что хотел слушать еще и еще. — Хочу искупить вину перед Небом, служа людям.
— Это мудро, дитя. — согласился Голос. — Правила таковы, что ты должен оставить взамен что-то важное… Чем ты дорожишь?
— Умением исцелять, — ответил он, холодея.
— Этот дар принадлежит людям, не тебе, — последовал мягкий ответ. — Я в растерянности, дитя. От много ты отказался сам. Ты ничего не имеешь и любую милость воспринимаешь как дар Небес. Мне нечего взять. Проходи, но помни: то, что ты возжелаешь для себя, будет у тебя отобрано.
Эти слова отозвались внутри и облегчением, и светлой печалью. Вспомнилась хрупкая фигурка в красном, бархатистые карие глаза, вкус девичьих губ, их нежность. Вспомнилось, как тонкие фарфоровые пальчики перебирают струны, невыразимо прекрасная мелодия, что льется из-под них… Небожители не принадлежат людям, они лишь одаривают своим взглядом, присутствием, одним прикосновением вселяют надежду, меняют жизни — и идут дальше, оставляя в душах смертных тихое обожание и… любовь… Нет, ему нечего бояться.
— Благодарю, — шепнул он, улыбаясь, не замечая хрустальные дорожки на своих щеках, — я готов.
Тепло и свет заполнили его до самых кончиков волос. Ему казалось, что он идет, не касаясь земли, а за ним вместо дорожки из алых капель тянется вереница ярко-красных, как одежды его госпожи, хризантем.
Глава 1.23
Господин Рэн
Острое ощущение опасности возникло внезапно, обожгло мертвым холодом, прошило затылок ледяной спицей за долю мгновения до того, как полосатый изверг спустил на них свои чары. Сильные, мощные, сравнимые с тайфуном. И все же колдун попытался противопоставить им хоть что-то. И даже не сказать, что совсем уж напрасно: одно из щупалец, метящих точно в него, он сумел криво, но отразить — оно скользнуло по невидимому панцирю защиты. Правда, за это он и поплатился — щит лопнул, словно пузырь с воздухом, добравшийся до поверхности воды, руки едва не переломились в запястьях, а его самого ударной волной швырнуло на каменные плиты так, что даже в глазах потемнело.
«Самонадеянный глупец, непроходимый болван, — мысленно ругал он себя, сплевывая на пол кровь, — заигрался в недалекого варвара так, что маска приросла к лицу, теперь хватаешь ртом воздух, будто карп в сухой колее. Не хватило ума даже заранее выплести заклинание…»
— Не старайся, Тан Лан, — зазвучал совсем рядом ненавистный голос. — Сила живых в царстве мертвых слишком слаба.
Советник на ощупь схватился за лезвие ятагана, сжал ладонь покрепче и еле успел: воздух рассек свист плети, и он, стиснув зубы, выставил вперед окровавленную руку, принимая на нее черные хлесткие языки. Те дернулись и ударили вполовину не так страшно, как он ожидал: заклинания его, может, и слабы, но кровь колдуна и здесь чего-то да стоит. Однако даже так черный кнут рассек рукав и кожу от локтя до запястья, заставив зашипеть от боли.
— Не упирайся, Волк. Или забыл, как поступают с непокорными рабами? — Цзя Циньху в обличии демона неспешно приближался, забавлялся, словно кот, загнавший в угол мышь. — В прошлый раз ты так
Еще одни удар плетью — куда легче… так, чтобы проверить — дернется жертва или смирится со своей участью. Он дернулся, да еще как — перекатился по полу и даже смог, опираясь рукой, подняться на ноги. А вот разогнуться оказалось сложнее.
Новоявленный князь демонов лишь усмехнулся и одним жестом развеял зачарованную плеть. Чтобы через мгновение вынуть из-за пояса уже настоящую с острыми стальными наконечниками.
«Проклятье».
Все, что советник мог сделать сейчас — тянуть время.
— Возможности? Сдается, вы пытаетесь продать скисшее вино под видом уксуса, — кривовато усмехнулся он. Неприятные тигриные глаза слегка сузились, но Сунди-ван сделал приглашающий жест, мол, продолжай. И Тан Лан даже смог перевести дух прежде, чем снова начать говорить: — Развлекаться можно сколь угодно, но власть над жизнью и смертью отныне не в ваших руках. Истязание слабых — лишь бледная тень той вседозволенности, к которой вы привыкли, так? — Он с трудом распрямил ушибленную спину и, чуть поморщившись, охватил ладонью рукоять ятагана: — Да и много ли радости от таких потех, если они становятся ежедневной обязанностью?
— Речи твои ладны да метки. Но не зря говорится: «Играя с огнем не обожгись сам», — хвосты плети с характерным стуком запрыгали по полу в нескольких шагах от северянина, оставляя за собой выщербленный камень. Гневный взгляд прежнего императора с радостью проделал бы то же самое со стоящим перед ним человеком. — Чтобы расправиться с тобой моей власти хватит.
От первого удара советнику удалось увернуться — железные наконечники просвистели совсем рядом, им достались лишь взметнувшиеся полы его одежды, превратившиеся после этой встречи в лохмотья.
Второй удар лишил его ятагана: Тан Лан попытался перерубить жгуты, чтобы отсечь опасные утяжелители. И это отчасти удалось, но оставшиеся хвосты обвились вокруг лезвия — и ятаган тут же выдернуло из рук.
— Думается, что ты исчерпал свой талант, — сочувственно произнес Жестокосердный, и северянин чуть не заскрипел зубами от злости, — да и, признаться, советник из тебя вышел препаршивый…
Удар, еще удар. Дразнящие, издевательские, заставляющие то прыгать, то приседать. Изматывающие все больше и больше. В очередной раз он споткнулся, едва устояв на ногах. И не сразу смог понять, что делать, когда Сунди-ван вдруг одним движением отделил жгуты от рукояти, бросил в него, закручивая в воздухе, и те в мгновение обвились вокруг северянина, словно клубок злющих черных змей, лишая возможности двигать руками. Наконечники едва не до кости прошили плечо. Боль была такой, что он чуть не стер зубы в крошку, но все же не закричал.
— Как, впрочем, и колдун.
Голос Сунди-вана прозвучал сзади, совсем рядом. От резкого удара под колени ноги подкосились, и все силы ушли на то, чтобы не распластаться перед старым извергом. Стоять! Хотя бы на коленях, но стоять…
— Сколько ярости… — кнутовище грубо ткнулось под подбородок. Когтистые руки резко потянули за него, заставляя запрокинуть голову так, что заломило шею. Рукоять кнута давила на горло и каждый вдох давался тяжело. Но хуже всего было сытое удовлетворение в жмурящихся оранжевых глазах. — Разве колдуну пристало иметь столько страстей? Разве самосовершенствование не предполагает отказ от них? Будь ты так хорош, как о тебе ходят слухи, ты вознесся бы на Небо после смерти. Но нет. Жадный Волк — лишь фокусник и обманщик, мы оба это знаем.