Восемь Путей. Шрамы. Часть первая

Картикейя

Несколько обособленный от всего поселения, он одиноко стоял в уже затянувшемся напоминании о временах, когда семья Хойен, ещё большая и влиятельная, решила перенести свою резиденцию из центра деревни на отшиб, где было много свободного места.

Там, не стеснённое соседством с другими могучими домами клана, быстро растущее семейство, как тогда надеялись её старейшины, могло бы занять больший простор. Но, как это часто случалось среди акари, в какой-то момент, – по ныне уже позабытой причине, – произошёл раскол.

Внутренняя вражда окончилась бойней, которую не успели вовремя остановить. То, что не сгорело

в братоубийственной междоусобице – было сохранено усилиями тех, кто остался в живых. Могущество Хойен было растеряно; ещё три поколения обескровленный род постепенно вымирал, в конечном итоге оставив после себя лишь пропавшего отца, одинокую жену, и последнее дитя, что жили в скромном, уединённом доме. Последнем, из уцелевших.

Пусть сама Киракия ещё не знала всех подробностей истории своей фамилии, но видеть последствия оной – вполне могла.

Она была рада вернуться домой. Но ей было грустно.

Когда они проходили калитку, Хан, ненадолго, попросил её остановиться. Глубоко вздохнув, он сказал ей слова, которые, хоть он этого не знал, объединят всю историю их с ней знакомства, весь прошедший в весёлой компании день, и скрепят их дружбу на годы:

– Мой папа говорит, что друзья определяют нас. –сказал он необычно серьёзно. Его тон был искренним, и трогал за душу, – это был тон вовсе не похожий на детский. – С одними нам весело, дружба с другими – приносит честь. А дружба с некоторыми выгодна, но дружбой не является. –он сделал короткую паузу, будто вспоминая произнесённые ему когда-то и кем-то слова. – Акари стоит судить по тому, каких именно друзей у него больше. Сегодня, я похвастаюсь ему, что обрел подругу, в которой есть и веселье, и радость; которая готова поднять кулаки против лжи, и не боится даже самого Фанро. Подруга, в которой течет кровь Хойен, великих воинов. Великой семьи. Я скажу отцу, что он мог бы мне завидовать!

Пока Хан произносил свои трогательные слова, которые давались ему не легко, и которым бессловесно внимала Киракия, Хима предпочла пройти дальше, к уже отворяющимся дверям дома, из-за которых её встречала Ири.

– Мои приветствия, почтенная дочь Ченшай. Как всё прошло? –не скрывая радостного волнения в голосе, спросила мать девочки. Хима слегка прибавила хода, сблизилась с хозяйкой дома, и заговорила очень тихо:

– Да укроет ночь грядущая, ваш дом от невзгод, Хойен Ири! –поприветствовала она достаточно почтительным тоном, но оставив в стороне исполняемый при таком приветствии поклон и прочий этикет. – Меня зовут Ченшай Хима. А визит вашей дочери прошёл исключительно благоприятно. Дети наших семей, по-видимому, ладят меж собой с завидной простотой!

– Ах, как я рада это слышать!

– Позвольте я скажу вам нечто, что Старшие моей семьи сочли бы излишним откровением. –почти шёпотом произнесла она, на мгновение оглянувшись на прощающихся детей. – Нечто, что я дерзну счесть долгом искренности перед, весьма вероятно, – в близком будущем! – близкой нашему роду семье.

– Я вся внимание, дражайшая Хима. –тихо ответила Ири, заинтригованная словами гостьи.

– Я буду, насколько возможно, кратка. Хан – наследник нашей семьи. Дядя Аркат именно ему завещает первенство фамилии, а потому будущее мальчика для нас, для всех нас, Ченшай, – исключительно важно. Но у моего племянника никак не получается найти себе друзей, от чего мальчик не по годам замкнут и, как правило, не общителен. Но ваша дочь, очевидно, чем-то его зацепила. Очень редко можно видеть нашего Хана в таком расположении духа, в каком сегодня он провёл весь день. –она сделала короткую паузу, вдохнула воздуха, и вновь украдкой оглянулась. – Поймите, что я ничего не могу обещать. Но если эта их взаимосвязь окажется долгосрочной… Прошу вас, не обещайте свою дочь в жёны никому иному. Я переговорю с дядей, со старейшинами, и, конечно же, со Старшей Матерью. Если духи предков окажутся благосклонны, то через девять-десять лет, наши семьи породнятся.

– Ваша мысль, – нет, ваша надежда, – безусловно мне приятна, и даже льстит, -несколько озадаченно, в

лёгком неверии, протянула Ири, задумываясь. – …но… не торопитесь ли вы с такими долгоидущими планами, Хима? Всего-то один день проведенный вместе… А вы просите меня не планировать для дочери иных вариантов…

– Верьте моим словам, Ири! –в тоне Химы была слышна мольба. – Я провожу с Ханом времени больше, чем кто-либо из его сестёр! Даже из матерей! Да я воспитывала его, когда он был ещё совсем мал, и я знаю, о чём говорю. Хан никогда, никогда не был таким, каким он был с вашей дочерью сегодня. И если я хоть что-то понимаю в Учении, кое мне преподавала сама Старшая Мать, лично, то могу смело заявить – их связывает воля Предков! –она коснулась своей рукой руки Ири. – Могу ли я довериться вам в этом договоре, Ири-мата? Могу ли ожидать, что вы благоволите развитию связи меж нашими детьми, благословите их союз, когда придёт время, и сохраните эту нашу договорённость в тайне? –Ири молчала. Её взгляд сделался абсолютно серьезным и проницательным. Она глядела Химе прямо в глаза.

– Связь… из Учения Матерей… сохранить в тайне… -проговорила она вдумчиво. – Кажется… кажется, я понимаю, чего вы хотите добиться. –она помолчала ещё несколько секунд. – Я даю согласие. –на лице гостьи из Ченшай выросло выражение триумфальной радости. – Но важнее будет согласие Старшей Матери. –предостерегла Хойен.

– Оставьте это мне.

– Мама! Я вернулась! –радостный голос дочери разнесся позади Химы. Ири мгновенно сменилась в выражении, и приняла дочь в объятия.

Довольная Хима Ченшай, с поклоном попятилась назад, и, ухватив племянника под руку, повела восвояси.

Глава III

30. 11.1481 г. Н.Э.

В горах Шен время, казалось, шло своим, обособленным от остального мира, чередом. Неторопливо плывущие друг за другом дни, и вместе с тем пролетающие мимо года. В поселении на вершине время так и вовсе словно бы застыло в вечном горном морозе. Перемены, если они и случались, были незначительны. Традиции обеспечивали стабильность и единообразие в каждом поколении.

Меж тем, конфликты сменяли друг друга. Враждующие кланы акари всегда находили повод для очередной мести или демонстрации силы, что выливалось в кровопролитие; чаще всего малое и уже привычное, – реже, в достойное внимания и памяти в поколениях. Внутренние распри тоже давали о себе знать, благо главы кланов и их старейшины следили за тем, чтобы подобное не выходило за рамки единичных дуэлей или простого соперничества.

На фоне всего этого, сезоны сменяли друг друга. Цветущая весна закончилась, уступив место лету, – как всегда яркому и пышному, – лету, которое продлилось два отведенных ему мимолетных месяца, и угасло, дав дорогу осени. Та, протосковавши свой трехмесячный срок, оборвалась с падением первых снежинок, возвестив о начале первого из четырех месяцев зимы, – месяца холода. Однако сложно было заметить все эти перемены, находясь в поселении на вершине горы: там всегда царил мороз. А вот окружившие подножья Шен оазисы своими меняющимися палитрами цветов ярко иллюстрировали каждый период года.

Зима занимала в этом цикле особое место. Вечно теплые леса оазисов, по большей части, сохраняли в её период свою зелень и листву, лишаясь жизненных красок и замерзая лишь по окраинам. Мороз, сколь он ни силен, не был способен сковать бьющую словно гейзер из-под земли энергию жизни, коей по неведомой причине полнились земли оазисов. И всё же, зимой природа в них замирала. Замирала, в предвкушении скорого кошмара.

Тёмные Чащи, – покрытые по сей день не разгаданной тайной феномены-сердца каждого существующего оазиса, – выпускали свои чудовищные порождения на охоту, в мир. Пусть народы акари не страшились сих чудищ так же, как их боялись "чужаки", живущие в "странах Равнины", но недооценивать их угрозу они тоже считали глупостью. Нет, в Шен не объявляли "зимних" перемирий, но все же, смещали внимание с границ враждебных кланов вниз, – к подножью.