Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей
Шрифт:
Обогащённая смесь никеля и меди по пульпопроводам опускается в деревянные чаны, откуда насосами перекачивается в сгустители и вакуумные установки. А сгущенная масса грузится в автомашины и отправляется на агломерационную фабрику.
Мягкий, нежный и тонкий, словно пудра, порошок получается в результате схватки между камнем, затвердевшем миллионы веков назад, и колоссальной силой электричества, укрощённой человеком совсем недавно. В этом единоборстве и рождается тот чудовищный рёв, исполненный тоски и муки, тот вопль ярости и предсмертного
Конечно, всё у меня в голове перепуталось. Закрались сомнения — смогу ли я быть полезным и не подведу ли рекомендовавших меня Абелевича и Шмидта?
Через два часа Абелевич ушёл в жилую зону, он уже был бесконвойным, и я остался один со своими желаниями и сомнениями.
Подошёл к Моисееву и попросил его пройти со мной по фабрике. Вторичный осмотр дал мне много больше, чем первый. И потому что это было вторично, и потому что я смелее и увереннее задавал вопросы. А отвечал на них Моисеев мастерски, с полным знанием дела, так как будто бы всю жизнь он только тем и занимался, что обогащал руду. Кстати, он также работал и на монтаже фабрики и её оборудования.
Перед моими глазами появилась схема всего технологического процесса. Ясно стало название всех агрегатов. Теперь остаётся ознакомиться с конструкцией машин, их достоинствами и, самое главное; — с их недостатками и капризами.
Моисеева отозвали к классификатору, а я пошёл опять в лабораторию проверить правильность нарисованной воображением схемы процесса.
Ровно в одиннадцать вечера в лабораторию зашёл Моисеев, заявив мне, что он остановил стержневую машину — сильно греется подшипник главного привода.
— Пойдёмте, посмотрим — ума не приложу, что делать? То ли вскрывать подшипник, то ли рискнуть и пустить мельницу?
Я сразу же понял, что идёт проверка, чего я стОю. С этим я был достаточно знаком ещё задолго до того, как стал инженером.
— Из молодых, да ранний, — подумал я.
— Ну, что же, давайте посмотрим, вдвоём оно виднее! Правда?
Так я приступил к исполнению своих прямых обязанностей. Теперь всё будет подчинено качеству принимаемых мною решений. Или авторитет у подчинённых и хорошее мнение у начальства, или непоправимый провал.
Невольно пришёл на ум случай из практики на заводе и я решил поделиться им с Сергеем Моисееым.
— Расскажу тебе, Сергей Иванович, один случай из своей жизни. Работал я на заводе, а дело было ещё в 1929-м году, за полгода до окончания МВТУ. Я стал работать начальником смены сортопрокатного цеха и одновременно делал дипломный проект. Дело происходило в ночной смене, часов около трёх ночи. Подходит ко мне опытный ремонтный мастер Межуев и спрашивает, что делать — греется подшипник прокатного стана «700». А маховик не маленький — шесть метров в диаметре, весит шесть тысяч пудов. А остановленный стан — это остановка всего завода. Подходим к подшипнику, кладу руку на корпус, щупаю сверху и с боков. Рука не держит — значит,
— Так, мол, и так, что делать, Алексей Артемьевич?
А в ответ хриплый, недовольный, прерываемый кашлем голос:
— А ты поплюй на него! — и кладёт трубку. Ну что ты будешь делать, не звонить же ещё раз!
Прерываю свой рассказ — мы подошли к стержневой мельнице. То ли показалось мне, то ли на самом деле одна сторона подшипника была чуть горячее другой.
Спрашиваю:
— Смазка кольцевая? А у кольца проверили, вращаются?
Мастер показывает, что масла в подшипнике — норма.
— Спустите всё масло и залейте новое!
Спускают масло в вёдра. Двое побежали в кладовую. А я продолжаю свой рассказ:
— Повесил я телефонную трубку и пошёл к стану. Откровенно говоря, телефонным разговором я остался крайне недоволен.
— А вы зря ему, голубь, звонили, — говорит мастер. — Не любит он, когда его беспокоят ночью. — Давайте сменим масло, да запустим стан, авось обойдётся!
Так и сделали. Залили новую бочку масла, пустили стан — подшипник начал успокаиваться.
Утром Суворов имел со мной беседу один на один:
— Вы не обижайтесь, что я вам немного грубовато ответил. Звонить нужно только тогда, когда уже всё испробовано и ничего не помогает.
— Вот так меня, Сергей Иванович, когда-то учили.
— А вы, Дмитрий Евгеньевич, думаете, что смена масла поможет?
— Ничего я не думаю, пробую. А вот если не поможет, тогда будем вместе думать!
Залили новое масло, проверили кольца, подтянули болты корпуса подшипника и крышки.
— Тексропные ремни давно меняли?
— Как раз в начале сегодняшней смены.
— Ослабьте немого натяжение ремней, потом на ходу подтяните.
Мельница загрохотала. Подшипник постепенно стал остывать.
— Когда остановка мельницы для добавления стержней?
— Думаю, дня через два, не раньше.
— Вскроете все подшипники, хорошенько промоете, проверите шейки валов и баббитовую заливку вкладышей. Когда подшипники откроете — позовите меня, хочу посмотреть сам!
Моисеев утвердительно машет головой, как бы во всём соглашаясь со мной.
— Всё понятно, товарищ начальник, а вот к чему вы рассказали мне случай с вашим Суворовым, это не совсем до меня дошло. Поменьше вас беспокоить, что ли? Так бы и сказали!
— Нет, Сергей Иванович! Какой вы недогадливый! Рассказал, чтобы вы поняли, что мы все отвечаем за порученное дело, чтобы больше проявляли инициативы, что вы сами сделали бы всё, что сказал сделать я и не звонили бы на квартиру Муравьёву, не вызывали бы Абелевича из зоны! Лучше уж по-честному признайтесь, когда вы подошли и позвали меня к мельнице — вы уже знали, что нужно делать?! Так зачем же эта комедия? Проверить хотели меня? Так что ли?