Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей
Шрифт:
И в тот же вечер я был переведён в барак обогатительной фабрики. Моё место оказалось рядом с К.П. Шмидтом — Костей, на втором этаже.
— Здесь теплее, — сказал он мне, когда возвратился с работы.
А пока что ни Абелевича, ни Шмидта в бараке нет, они на фабрике. Хоть бы не проспать их приход. Так много нужно сказать им хороших и тёплых слов благодарности, поделиться разговором с Муравьёвым.
Уже свыше четырёх лет мне на каждом шагу, всеми способами доказывали, что я не человек, что от меня отвернулся весь мир. Меня называли «врагом народа» — следователь, «номером триста двенадцать» — тюремные надзиратели, «заключённым»
Я поклялся, что все свои силы, все свои знания отдам фабрике, я дал себе слово, что великое звание человека, несмотря ни на что, я оправдаю и пронесу сквозь жизнь до последнего вздоха.
Проявленная теплота и доверие, оказанное М.А. Муравьёвым, вселили в меня волю к борьбе, влили живую, бодрящую струю в моё существование, окрылили меня. Лёжа на нарах, я мечтал о больших и родных мне делах.
Я и теперь часто думаю, был ли Муравьёв тогда морально прав, разговаривая так с «врагом народа». Не совершил ли он этим преступления?
А что ему оставалось делать? Кричать, протестовать? Или молчать, как многие?! Но этого никто тогда не делал, да и не посмел бы сделать. И он тоже не кричал, не протестовал вслух и как будто бы молчал. Но его молчание было сильнее крика. Он протестовал, как мог. И если бы все так молчали, как молчал он, было бы меньше жертв и калек.
«Даже с точки зрения 1966-го года, норильский эксперимент кажется неимоверно трудным. Стократ трудней он был для людей, начавших его. Об этих людях, чья жизнь мало-помалу обрастает легендами, стоит, по-моему, рассказать, тем более что действительность часто оказывается гораздо умнее вымысла».
А.П. ЗАВЕНЯГИН
«Начальником комбината был А.П. Завенягин. В двадцать лет Завенягин возглавил партийную организацию в Юзовке, в тридцать — вёл Магнитку, в тридцать пять был заместителем у Орджоникидзе. В Норильск его привели обстоятельства довольно сложные: после смерти Серго ему предложили выбрать стройку потруднее и подальше. Он выбрал. Это была не только из-за природных условий трудная стройка. Работали здесь по большей части партийные, советские, хозяйственные руководители, многих из них он знавал раньше. Он был для них «гражданин начальник», они для него — товарищи. Об этом человеке до сих пор ходят легенды. Чаще всего говорят о том, что он многих спас. Это и так и не так. Так — потому что он действительно спас многих. Не так — потому, что спасательство — это вовсе не было проявлением частной благотворительности.
Завенягин — ЧЕЛОВЕК, ГРАЖДАНИН, КОММУНИСТ — дал людям самое главное, что мог дать — ЦЕЛЬ.
Этому человеку присуще то, что называют чувством истории. Вот почему он сумел вернуть слабым — мужество, отчаявшимся — самоуважение и всем — веру в значительность своего труда».
ОБОГАТИТЕЛЬНАЯ
На другой день, в вечернюю смену, знакомлюсь с фабрикой, стараясь
Осмотр начали с лаборатории. Она оказалась необычной. В длинной комнате размещена вся обогатительная фабрика в миниатюре. Весь технологический её процесс был как на ладони.
— Оборудование лаборатории — целиком американское, — начал свою беседу старший технолог фабрики Омётов Михаил Матвеевич — инженер на воле, отбывающий сейчас свой срок по 58-й статье как вредитель.
— На чём мы здесь работаем, как работают на настоящей фабрике, выпускаем продукцию, разрабатываем технологии для руде различным содержанием никеля, — и, улыбнувшись, добавил: — В общем, потихоньку колдуем!
Извинившись, на минуту отошёл, посмотрел на какие-то приборы, сделал запись в журнале, а возвратившись, сказал:
— Как видите, все трубопроводы у нас прозрачные, флотационные камеры из небьющегося стекла, процесс проходит на глазах. Думаю, что вы будете частым нашим гостем. От ваших слесарей, к слову сказать, отбоя нет, всё-то они хотят знать, видеть, пощупать. Любознательны, как мы когда-то, будучи студентами Горной академии.
По выходе из лаборатории Абелевич роняет фразу:
— Омётов — голова. На нём держится вся фабрика. Об этом хорошо знают на комбинате. Его уважают и ценят. А Завенягин его знает ещё со студенческих лет. Но не подумайте, что Михаил Матвеевич только хороший специалист. Это замечательный человек — мягкий, вежливый, добрый. С ним очень легко работать и приятно жить.
Отчёт начали с «головы» — бункера, принимающего руду. По ходу осмотра знакомит меня с людьми. Оказывается, на фабрике технологические рабочие, в основном, вольнонаёмные, работающие по договорам. Работа у них сдельная, от тонны агломерата. Ремонтные бригады укомплектованы полностью из заключённых.
На фабрике тепло, светло, чисто, как-то по-домашнему уютно, только сильно шумно, шумно до боли в ушах. Такого шума, как на обогатительной фабрике, нет больше нигде, даже гвоздильные и болтовые заводы в этом с ней не могут конкурировать.
Оборудования очень много, почти все процессы механизированы, а потому людей мало, их почти не видно.
Руда подаётся прямо с рудников автомашинами и сваливается в бункер или на фабричном дворе. Из бункеров руда подаётся скиповым подъёмником на самый верх фабрики в бункера-накопители, откуда поступает на щековую дробилку. С дробилки по длинному транспортёру дроблённая руда попадает в конусную дробилку «Саймонса» и дальше — по транспортёрам — в шаровую и стержневую мельницы, а оттуда — в классификаторы. Полученная здесь пульпа сливается во флотационные машины.
В их камерах бурлят миллионы литров грязного месива из воды и измельчённой руды, которая непрерывным потоком поступает в них из дробильных мельниц. Лопасти винтов взбивают мутную воду и она разлетается каскадами крошечных брызг, как искусственная Ниагара, созданная наукой. И тут в этом вечно бурлящем вспененном месиве совершается чудо из чудес. Порция реагента, тщательное перемешивание — и вот «неразрывные узы», извечно соединявшие металл и камень, разорваны быстро и незаметно.
Выпускные отверстия камер извергают сверкающий поток, несущий крупинки дорогого никеля и меди, а со дна той же камеры вытекает ненужная отработанная порода.