Восемнадцатый скорый
Шрифт:
Борисенко долго ворочался, пытаясь отвлечь себя от мрачных мыслей, утешая себя тем, что не все еще потеряно, что никогда не поздно начать жизнь заново. Упорно вызывал в памяти различные примеры. В основном исторические, литературные. Они, эти примеры, обнадеживали, даже вселяли веру, но лишь до тех пор, пока не прикладывал их к действительности, собственной судьбе. Стоило примерить, и он тут же видел, как все глупо и смешно. Сколько разных толков и пересудов среди сослуживцев вызовет хотя бы тот же развод. Не обойдется без разбирательства в каких-нибудь инстанциях, без попытки примирить их. Изрядно потреплют нервы, вывернут душу наизнанку в поисках того, чего бы хотелось найти. И неизвестно, будет ли вознаграждение за все эти потравы души. Обретет ли он в конечном счете то, к чему так стремится,
Терзаемый сомнениями, Борисенко заснул, скорее, забылся лишь под самое утро. Сон был бестолковый, тяжелый. Он будто бы выяснял отношения с Лидией, которая неожиданно оборачивалась то Зинаидой — «золотой рыбкой», то Антониной. И эта многоликая Лидия издевательски смеялась над ним, парализуя его своим дьявольским смехом. Он силился что-либо сказать, оборвать ее, но не мог, слова застревали где-то внутри.
XIX
Вернувшись из поездки, Антонина узнала, что во вторник, в 17 часов в красном уголке состоится общее собрание резерва.
— Ты смотри, как они тему обозначили, — сказала Женька, не отрываясь от белого листа объявления, вывешенного в коридоре над доской приказов. Крупными буквами там было написано: «Поговорим о престиже нашей профессии, о том, как лучше обслуживать пассажиров».
— Все недовольны. И так уж куда лучше! — прокомментировала Женька объявление. — Опять говорильню на весь вечер разведут, словно от этой трепотни толк какой. Делом бы занимались — больше бы пользы было. Неправда, что ли?
Женька по-своему была права. Иные собрания у них походили на переливание из пустого в порожнее. Одни и те же, ставшие чуть ли не дежурными ораторы, одни и те же изрядно набившие оскомину слова. Будто и действительно сказать не о чем, словно бы все проблемы давно уже решены. Хотя поговорить было о чем, но многие отмалчивались, не желая портить отношения с начальством, с сослуживцами, следуя известной житейской заповеди: сиди да дышь — будет барыш. Председательствующий на собрании мог бесконечно вопрошать: кто желает выступить? И когда такой желающий наконец объявлялся, на него смотрели как на чудака.
Кто был виноват в том, что собрания у них проходили так скучно, неинтересно? Отчасти организаторы этих собраний, которые от и до расписывали ход каждого собрания, держа наготове проект решения. Ратуя за инициативу снизу, они в то же время редко брали ее во внимание, полагая, видимо, что и сами семи пядей во лбу. Хотя как знать, может, излишняя самоуверенность руководителей была порождена пассивностью подчиненных, равнодушием тех ко всякого рода организационным мероприятиям. Получался какой-то замкнутый круг, который разорвать было не так-то просто.
Быть может, думала Антонина, сказывается боязнь, что тебя неправильно поймут и истолкуют. Хотя чего бояться, если ты говоришь правду, если уверен в своей правоте.
Может, объяснение равнодушия многих в нежелании тратить свою энергию на то, что лежит за чертой личных интересов? И оправдание нашли: мне, что ли, больше всех надо? И говорят, нисколько не стыдясь этих слов, скорее даже бравируя.
— Ну что, пойдем на собрание? — лениво спросила Женька. — Хотя что я спрашиваю, ты ведь у нас общественница, как же собрание, да без тебя.
— Думаю, и без тебя тоже, — в тон ей ответила Антонина.
— Скажешь! — рассмеялась Женька. — Какой толк от меня, как, впрочем, и от других. Сидим, слова сказать не можем.
— А кто виноват, что вы такие безъязыкие?
Женька пожала плечами.
— Это не ответ.
— Ну а серьезно, много мы можем? Больно слушают они нас? Ты вот тогда выступила, а толку что? Против тебя же все и обернулось. Разве не так?
— Не совсем! — возразила Антонина.
— Э, да что говорить с тобой, — устало махнула рукой Женька. — Ты все идеализируешь, думаешь о том, как оно должно быть, а надо видеть, как оно есть на самом деле.
— Ну спасибо за мудрый совет.
…Собрание, как всегда, началось с опозданием, но несколько непривычно. Ожидали доклада кого-либо из руководителей. Начальник резерва проводников Борисенко, когда ему дали слово, действительно поднялся из-за стола президиума,
— Я бы вначале хотел вас ознакомить с теми письмами, которые пришли в последнее время в наш адрес. Согласитесь, интересно знать, как оценивают нашу работу со стороны.
Зал оживился. Послышались веселые реплики.
— Наверняка и про нас что-нибудь есть! — Женька толкнула локтем Антонину.
— Не исключено, — согласилась Антонина.
Борисенко не спеша стал развязывать тесемки бумажной папки. В красном уголке установилась тишина.
Борисенко поднял над трибуной большую пачку.
— Как вы сами догадываетесь, хвалебных писем меньше, чем ругательных. И критикуют нас, как мне кажется, по делу. Вот беру первое попавшееся. Гражданка Черняева из Оренбурга пишет, вернее задает вопрос: «Скажите, какое различие между простым и фирменным поездом? Судя по тому, как поставлено обслуживание в вашем фирменном восемнадцатом — никакого. Фирма, как я это понимаю, гарантия удобств, внимание и уважительность к пассажиру, предупредительность. К сожалению, ничего этого я не встретила в вашем фирменном. Начну с того, что женщина я немолодая и больная и, как нарочно, мне досталась верхняя полка, других мест, когда брала в кассе билет, не было. Попросила проводника помочь мне перейти на нижнее место, так та как ножом отрезала: не наше это дело, договаривайтесь сами с пассажирами. Хорошо добрая душа нашлась — уступила, не то лезть бы мне наверх. Ну да ладно, устроилась. Часа в три или около этого попросила у проводницы чаю. «Чаю нет», — ответила та. Спрашиваю, почему? «А потому, что чай мы разносим дважды — утром и вечером». Так ли трудно включить титан, благо он электрический. Не только бы я, другие с удовольствием чайку попили. Время-то обеденное. «Нет и нет! Идите в ресторан!» Но зачем мне он? Невестка дала мне в дорогу еды, да и с моими ли больными ногами идти в ресторан из-за одного стакана чая. Взад-вперед проковыляешь, и еще, чего доброго, чаю не дадут. У них там, известное дело, все на выручке построено. А я к ним со своим пятаком притащусь. Так и пришлось запить холодной водичкой. Проводницы в вагоне молодые, — Борисенко, словно желая выделить это место, оторвался от письма, усмехнулся, обводя глазами зал. — Так вот молодые, а ходят как мокрые куры, — продолжал он чтение. — Лишнего движения боятся сделать. В вагоне прибираются, будто делают пассажиру одолжение. А ведь это их прямая обязанность — смотреть за порядком. А какая же это, простите меня, хозяйка, у которой в дому неприбрано, по углам грязь, окна пыльные. Вести себя так — значит не уважать других. Форма у проводников фирменного, ничего не скажешь, красивая, так что и содержание должно соответствовать ей».
Борисенко отложил письмо и внимательно посмотрел в зал.
— Но там же нет ни одной фамилии, — подал из третьего ряда голос Муллоджанов, — неизвестно даже, какая бригада. Так что критика совершенно безадресная.
Муллоджанов посмотрел по сторонам, как бы ища поддержки у тех, кто пришел на собрание.
— Это верно — упущение пассажирки, что не указала фамилии проводниц, — согласился Борисенко, — но вот вы, Муллоджанов, скажите, могло быть подобное в вашей бригаде?
Борисенко ждал ответа на свой вопрос. Муллоджанов, боясь, как бы тут не было подвоха, молчал. В открытые окна были слышны гудки маневровых тепловозов, усиленный динамиками чуть хрипловатый голос дежурной, отдававшей команды невидимым исполнителям.
«Все-таки хорошо, что пошла работать на дорогу, — думала Антонина, прислушиваясь к разноголосице, доносившейся в окна. — Недаром говорят — путник увидит больше, нежели тот, кто сиднем сидит дома. Сколько разных встреч и знакомств было за это время, сколько их еще будет…»
— Думаю, что могло, — голос Борисенко вывел ее из забытья. — Тут вот, — Борисенко потряс пачкой писем, — отзываются и о проводниках вашей бригады. И должен сказать, не совсем лестно.
— Но у кого нет ошибок, — примирительно сказал Муллоджанов. — Не ошибается, товарищ Борисенко, как вы знаете, тот, кто ничего не делает. А в нашей работе без них не обойтись. Поди угоди каждому. А у проводника и без этого забот хватает.