Вошь на гребешке

Демченко Оксана Б.

Завал выпустил добычу, но почти сразу кузов опять перекосился, машина затанцевала, выкапывая колею и одновременно норовя выпрыгнуть из неё. И это гарцевание, ничуть не похожее на прежний опыт здешнего вождения, все длилось, хотя не было ни дороги, ни даже места меж кривых и чахлых стволов, чтобы втиснуть кузов. Но водитель решил, что место - не главное, куда важнее цель...

Довольно далеко, слева и впереди, ухнул взрыв. Милена плотнее сжала зубы. Тишина после взрыва была хуже, чем все иное. Тишина опасно походила на конец истории семьи Влада. Водитель тоже замолчал, покосился на оружие. 'Внутренний', чье имя так и не

довелось спросить, добыл из-за сиденья бронежилеты, бросил один вперед, второй надел и третий сунул под руку Милене, но она жестом отказалась.

Впереди, гораздо ближе, загрохотало ритмично, солидно и неуступчиво.

– Кто-то не в теме, - заинтересовался водитель. Прислушался и добавил: - звук не понятен. А в оружии я секу.

Машина протаранила елку, подмяла, ломая хвойный хребет, пролетела через приличную ямину, взобралась на пригорок и окончательно сдалась, ухнув оттуда в завал бурелома, усиленный старыми пеньками. 'Внутренний' первым открыл дверь, выпрыгнул, потянул автомат и побежал на звук. Водитель сунул оружие Милене и на ходу застегнул жилет. Впереди все так же грохотало и плевалось металлом. Теперь было слышно, как пули взвизгивают, клюют сталь и хрустят, пробивая навылет преграды пожиже.

Милена мчалась, плохо сознавая себя, зато впервые в жизни успешно растягивая время и цепляясь за мысль, последнюю в кромешной ночи: еще слышно отчаяние Маришки. Значит, жива. Мертвые делаются иными, они тихо, отрешенно прощаются, эхо душ удаляется, пропадает в лабиринте междумирья.

Водитель и его спутник медленно перебирали ногами далеко позади. Впереди, совсем рядом, ночь рвалась алым и ослепительным, снова смыкала мрак - и опять лопалась. Звук дробился, делался невнятнее, распадался в остановленном времени.

Очередной прыжок выметнул тело на прогал, сразу открылась низинка, за ней холм. В его склон врос брошенный дом, каменный, без крыши: кто-то его строил, но так и не смог обжить. Давно, и с тех пор дом многие разбирали, норовя мстительно уволочь хоть один кирпич чужого треснувшего благополучия. Уцелела сложенная на совесть стена фасада, примыкающая к ней боковая, в ней были три узких окна - полностью готовые, только рамы вставь. Фасад выпирал из склона на два метра на помпезном, созданном на века, фундаменте сплошного бетона. За стеной, в недостроенном подполе, страшно и тонко кричала женщина. Перед домом цепными псами рычали два автомобиля, каждый побольше того, что доставил сюда Милену. Они плевались в ночь частыми выспышками огня и принимали пули, бессильные уязвить броню. Перед машинами лицом вниз лежал в снегу человек, под самыми колесами виднелись ноги второго.

Глубже в низине тела валялись в беспорядке, особенно много мертвых было на подобии тропки, ведущей с ближнего холма: её сперва вытоптали по самому удобному спуску беглецы, а затем расширили преследователи. Было с первого же взгляда понятно: к дому сунулись резво, получили отпор и отступили, и так перепугались при этом, что до сих пор не желают высунуться повторно и начать штурм. Зато стреляют густо, беспорядочно: по бронированным машинам стучат пули. Их задача - всего лишь сберечь шаткое равновесие сил, пока люди ваила пробуют отползти, понять происходящее, получить подмогу или отказаться от исходной затеи.

Милена с разбега упала в окрытое пространство, как в прорубь. Спине стало холодно от близости чужих смертей и остроты угрозы собственной

жизни. Скатываясь по склону, получилось рассмотреть прочее. Разорванный в клочья труп собаки там, где гуще всего лежали тела преследователей. Облик, который вууд слепил при вживании в мир, уже распался. Труп медленно, но верно съеживался до прежних размеров дворовой шавки.

Следующий прыжок Милена избрала низкий, скользящий, так оказалось удобнее миновать линию огня тяжелых машин, чтобы далее наискось перебежать поляну и взобраться по склону в лес, занятый врагом.

Люди ваила прятались за бетонными плитами, которые не стали перекрытием второго этажа брошенного дома и год за годом обрастали грязью и мхом, слишком тяжелые, чтобы их украли и применили в дело рачительные жители столичных окрестностей.

Прижавшись спиной к довольно толстому стволу, Милена изучила позиции врага. Дорожки остывшей крови метили путь отступления раненых. Мертые валались там, где застигла гибель, никто не спешил их оттащить. Боеспособные и еще не пострадавшие отползали. Милена пнула двоих, череп третьего приложила о ствол - и упала за последнюю из бетонных плит, уходя от пуль, не ей предназначенных: стреляли и от дома, и в сторону дома, шальная смерть упрямо металась по лесу, искала добычу.

Глубже в зарослях, за переломом холма, начиналась узкая тропа, она сбегала по невидимому от дома склону к просеке, отмеченной светом фар. На старом бревне у тропы, вдали от смертушки, отсиживались ценные людишки. Милена споткнулась и рухнула на колени: время уплотнялось, сквозь него сделалось сложно продираться. Пришлось затаиться и переждать.

– В натуре ад, - зарычали поодаль, едва отдача отпустила и звуки обрели привычную протяженность. Не слушая ответа, человек добавил несколько грязных слов для уточнения ситуации.
– Э-э, на такое мы не подписывались. Ты плел про истеричку и пацана. Ты б, падла, хоть собачку упомянул...

Милена пережала горло и взяла мобильный из обмякшей руки. Внутри все смерзлось от злости. Немалые силы уходили на то, чтобы оставаться в уме. Никто, даже она сама, не знает, чем грозит плоскости отрешенный от ума вальз востока. А если выйти из себя окончательно, то, может статься, и узнавать сделается некому. Милена вслушалась в пульс и строго приказала сердцу не частить, не кипятить злость. Она опасна, слишком даже: она выдержала несколько волн влияния ваила во время встречи глаза в глаза. После не потеряла сознания, даже не ослабела. Наконец, не она бежала из Грановитой палаты, это ваил паниковал и старался избавиться от крапового наручника. Но кто погасит пожар бешенства Милены, излей она худшее из души в бессветную ночь замерзших цветов? Никто... Ваил лишь обрадуется - и усилит разрушение, со змеиной улыбкой на губах похвалит, назовет союзницей. Даже представить такое - жутко.

Утраченный покой наконец-то вернулся. Собственный страх - он к пользе, если уметь пользоваться. Милена бледно улыбнулась мысли, снова изучила скорчившегося человека и его мобильный, зажатый в ладони.

В трубке бесился визгливый голос, требовал, угрожал и напоминал о долге всякого члена сообщества, твердил приказы от имени некоего шефа. 'Просто раздавите дрянь и её щенка', - разобрала Милена, глубоко вздохнула и все же приняла опрометчивое решение, зная заранее, что позже будет дурно спать и надолго запомнит ночь, как ошибку, как постыдный срыв.