Восхождение богов
Шрифт:
— Я не понимаю! Каждая попытка обратиться к нориусу лишь ускоряет гниение. Мне наоборот приходится сдерживаться, чтобы сразу не превратиться в ахийскую тварь!
Ктуул обошёл вокруг Ника, заставляя того нервничать, когда старый бог оказался позади и буквально нашептал подходящий способ:
— Но ты ведь не знаешь, что будет, если дойдёшь до конца. Не знаешь, чем закончится слом всех оков. А может… может, стоит попробовать нечто большее? Нечто, перед которым нет запретов. Может, стоит вызвать в себе иную силу? Попробовать призвать её?
— На том конце непроснувшийся младенец. Как ты себе это представляешь?
Призрачная
— А ты попробуй. В противном случае твоя слабость обернётся крахом для нас всех.
* * *
Давно растворился в воздухе вечный. Погасли огни шатра, а за его пределами воцарилась могильная тишина. Ахийские твари будто заснули, хоть им и неведом сон. А куда отправилась сама эльфийка, Ник мог только гадать. Его смущало движение силы. Ощущение, что ребёнок где-то поблизости, переполненный такими яркими, взрослыми эмоциями, которые не должен испытывать. Там был и гнев, и отчаяние, и бесконечная ранимость, затаённая усталость, рождённая в поступках. Сплетённый в узел комок чувств взрывался вспышками, заставляя нити, связывающие ариус и нориус, дрожать как в предвкушении. Как если бы приближалось долгожданное воссоединение.
Натянув звенья цепей, Ник опёрся о искалеченные ступни, морщась от вспышек боли — Мора перерезала сухожилия, лишая примитивного шанса на побег. Он должен быть искалечен, чтобы её яд действовал, лишая его воли и превращая в тупое орудие её желаний.
Так больше не могло продолжаться. Если она права, то уже сегодня эльфы вместе с Селестой ступят на мост и умрут. А оставшиеся лишатся последней защиты лесов и попадут прямо в когти ахийских тварей. Он не мог этого допустить. Если нужно довериться словам Ктуула, он так и сделает. Ведь было что-то такое в воздухе, говорящее, что всё не так просто. Что есть шанс.
Закрыв глаза, будучи и так в полной холодной тьме, он обратился к ядру своей силы, заставляя нориус полноводной рекой спуститься по венам, покрывая каждый миллиметр его тела. Пока как подготовка, без нажима, чтобы яд не смог проникнуть глубже и влезть, замещая нориус, в эти пути, пронизывающие всё его существо. Нельзя оставить пустоты. Нельзя открыться перед ядом. Это его единственный шанс.
Закончив, ощущая небывалую плотность тела, Ник сжался, сдавливая зубы, прогоняя вспышки боли. Он напрягся, изогнулся кверху, а потом отпустил разом все барьеры, выпуская тьму целиком.
«Ответь! Ответь же на мой призыв!» — завибрировали связующие нити. Звон разлетался во все стороны, гремя набатом, а Никлос поднимался в воздух, и вокруг него плясал нориус, сжигая и яд, и тени, и саму тьму. Завизжали твари, потревоженные потоком чистой ярости. Их маслянистые тела прижались к стылой земле, пригибаясь всё ниже и ниже, в попытках укрыться от нестерпимого сияния первозданной тьмы, из которой они когда-то были призваны, чтобы захватить тела живых и ступать на чистую землю.
«Я призываю тебя!» — потянулась по каналу следующая мысль, резавшая острыми иглами волю на том конце. Никаких полумер.
В небе с крыльями, заполонившими нитями нориуса небосвод, парил чёрный дракон. Его роскошная блестящая шкура переливалась всеми оттенками чёрного, разражаясь красками от чернильного
От его движений холодел воздух, испаряя грядущее лето, сгущая тучи до морозной свежести. На землю спустились первые снежинки, от которых жухлая трава покрылась тонкой корочкой, что как язва расползалась по поверхности, замораживая тварей и превращая их в ледяные скульптуры. Затрещали зимние грозы, вспышки в небе только подчёркивали бесконечную дыру на месте, где сиял чёрный дракон, из рта которого вырывалось голубое пламя дракола, способное заморозить и саму смерть.
Там, где пролетал дракон, никли цветы, насекомые бились друг о друга как хрустальные шарики, а звери падали замертво, выстуженные до абсолютного нуля. Деревья взрывались разящими осколками и те, кто не погиб сразу, был убит этими ледяными ножами.
Казалось, что сама ночь переродилась в царство снега и мороза, переполняясь скрученными ураганами, затягивающими живое в своё нутро. А луна, лишь на миг выглянувшая из-за серебристых туч, казалась рваной, бритой до блестящей выстуженной белизны, как если бы и она подверглась силе истинного нориуса.
Сам дракон оставался безмятежным, обретшим целостность. Он поглощал живое, не чувствуя вкуса, не чувствуя желания делать это. Даже мысль не цеплялась за его равнодушное нутро. Он просто существовал, как может существовать ничто. Конец без начала. Без потребности чувствовать. Свободная сила бытия.
Только одно смогло потревожить его. Только одна незначительная мелочь на миг привлекла его внимание своим раздражающим уколом из места, где у него должно было быть сердце. Дракон увидел точку далеко позади себя, разделённую на двух женщин, посмевших остаться в живых на его радостном поле смерти.
Они бились друг с другом, и где ступала нога одной из них, неживое оживало, что было неправильным. Он сделал это место своим началом. Он заложил в него первые ростки настоящего небытия, а она посмела его изменить. Посмела восполнить отвратительным цветом, формой и плотностью. Это нельзя было оставить просто так.
Один лишь взмах крыльев и он оказался прямо над сражающимися, над девушкой, пытающейся белой силой сковать черную жрицу тьмы. Истинное я нориуса признало в чёрной свою неочевидную последовательницу, отчаянно жаждавшую уничтожить мир. А белая была противовесом. Белая была живой и стремилась к жизни. Поэтому проигрывала. Нужно лишь подтолкнуть его жрицу, чтобы возмутительница спокойствия исчезла навсегда, и он смог вобрать в себя весь мир.
Однако та поступила неожиданным способом, когда он направил к ней несколько нитей в помощь. Она отрезала их своими могильным клинками, и будто только заметив его на небосводе, извернулась, и оказался за спиной белого существа, приставляя один из клинков к её шее.
— Тронешь меня — и твоя драгоценная Селеста умрёт! — закричала эльфийка, на пробу пуская кровь.
Существо замерло. Без собственного я, оно не было способно распознать слова Моры, для него это звучало живое воплощение звука. Это эмоции на другом конце его существования. Как его жрица, та, что стремиться воплотить его форму бытия может быть способна на такое? Она должна умереть изнутри, чтобы помочь ему. Она препятствие для самой себя!