Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине
Шрифт:
Заглянув в картотеку областной научной библиотеки во Владимире, я убедилась, что о Солоухине писала вся моя знакомая литературно-журналистская братия – от П. П. Шерышева до С. И. Барановой, В. В. Красуленкова, Н. И. Демьянова, Н. А. Макарочкиной и других. А меня-то где носило?
Мне довелось видеть Владимира Алексеевича трижды. Первый раз в 1966 году, недалеко от редакции газеты «Призыв» (старого здания) он остановил свою машину, а мы стайкой выходили под конец рабочего дня. Солоухин и Никитин о чем-то беседовали, не отходя от машины. За задним стеклом виднелись рулоны домашних половиков. Вроде Солоухин показывал Никитину перстень… о котором потом, как стало известно, было много разговоров. «Классики беседуют», – толкнула меня в бок подруга Римма Богачева, – и
Второй раз Солоухин был в поле моего зрения, кажется, в 1975 году в редакции газеты «Призыв» (новое здание). Там он говорил, размышляя о своей творческой судьбе, что у него ощущение, – он занимается своим делом. «Писать свои мысли», – это и есть его главное дело, подчеркивал Солоухин. «Известный писатель, – подумалось мне, – а до сих пор сомневается, тем ли он делом занят? А ты, песчинка, на что тратишь свою жизнь?» – спросила я себя, не ведая, что 5 октября 1975 года меня ждет кровавая операция и врач Жанна Сергеевна Ильина, моя спасительница, глянет на меня послеоперационную, перекрестится и выдохнет: «Слава Богу, жива!» – и устало будет стаскивать хирургические перчатки.
…Оживев через полтора месяца, я и в самом деле задумалась – что мне делать на свете? И решила, что буду делать то, что без меня люди не сделают – повесть «Сунгирскую лошадку», словарь «Земля Владимирская» (два издания), повести «Аир-трава», «Амираль», «Чудачка, – тут же заметила моя оппозиция, – ведь твои книги никому не нужны!» Когда книги были все-таки раскуплены, оппозиция промолвила сквозь зубы: «Так, как ты, любой напишет».
– Пиши, – улыбнулась я и пошла писать новую книгу.
…Третий и последний раз видела Солоухина на творческой встрече в Доме офицеров. Он был в отличной форме, прекрасно читал стихи и отвечал на записки. Одно стихотворение «Она еще о химии своей…» мне особенно запомнилось.
Как-то, сидя в кресле дома, читала «Волшебную палочку» Солоухина и думала – ехать – не ехать в Петербург на совещание в географическое общество. Опять варить борщ на три дня семье, оставлять двух детей, мужа… Надо ли все это мне, человеку и матери… И вдруг строчка Солоухина – ради творческих целей – все-все надо отбрасывать и вперед! – зачем? А порой и сам не знаешь зачем… Так рождался замысел повести «Амиралъ», о детстве знаменитого адмирала Михаила Петровича Лазарева, нашего земляка, одного из первооткрывателей Антарктиды. Спасибо за поддержку, Владимир Алексеевич!
…Представьте, по леднику, его равнодушно-холодному телу, двигается группа альпинистов. Справа и слева – бездонные пропасти, величиной с 16-этажный дом, но опущенный вниз… Поскользнешься – лети!
– Даже если вас и достанут оттуда, – поясняет руководитель отряда, кося глазом в ледовую голубизну, – это будет не скоро… и это будет сосулька…
В другой раз мы бы улыбнулись сравнению, но, глядя на ледяную бездну, улыбаться не хочется. Молчим.
– Поэтому, – заканчивает инструктаж командир отряда, – вот по этому хрупкому мостику шаг в шаг, след в след, молча, не отвлекаясь, шагом марш!
Да, шаг вправо, шаг влево, – нет, не расстрел, – это уже было во всех лагерях ГУЛАГа!.. Гибель в ледовых объятиях небытия!
В наше смутно-лукавое время, в наше лихолетье так легко соскользнуть в словоблудие какой-нибудь партии, в адов огонь неверия, в чужебесие, то есть безумное поклонение Западу, – особенно молодым, – и потому, наверное, альпинистская команда «След в след за… Солоухиным» в момент опасности очень правильная.
– Но ведь для этого надо читать его произведения, – скажет оппозиционер, – а как быть с его заблуждениями?
– Так же, как он поступал, обойти морену по другой стороне, потратив чуть больше труда, чем предполагалось. Тогда выйдем из окружения. Вместе с Солоухиным пройдем опасное место по леднику современной жизни!
Дмитрий Ёлшин Несколько мыслей о Солоухине
Трудного говорить о выдающемся писателе, творчество которого давно вошло в золотой фонд отечественной культуры. Только было сказано о наших прославленных
Обычно В. Солоухина (как и его собратьев по перу) считали певцом Руси уходящей, едва ли не ушедшей (отсюда и полупренебрежительная формула: «деревенская проза»). Но бурная и драматическая история нашей родины последних двух десятилетий совершенно изменила отношение читательской аудитории к патриотической линии художественного слова. Если в 90-х годах прошлого столетия большинство читателей отдавало предпочтение либерально-демократическому направлению российской и зарубежной литературы, а также сенсационной серии вновь открытых имен, то с начала 2000-х годов наметился всё больший интерес к иному… Тяжелейшие испытания, выпавшие на долю нашей страны, заставили многих пережить, перестрадать все «прелести» либеральных реформ и псевдодемократического диктата, засилия русофобии и вытеснения национально-русского самосознания из жизни русского народа; но именно поэтому та здоровая часть нашего общества, которая еще сохранила в себе живую способность пламенным сердцем откликаться на все высокое, духовное и настоящее в литературе и искусстве – обратилась к подлинным истокам национального гения! Оттого-то и получили признание истинные шедевры, созданные Беловым, Астафьевым, Распутиным, Солоухиным, поэтом Рубцовым и многими другими национально мыслящими писателями и поэтами.
Но Владимир Алексеевич прославился не только как автор выдающейся художественной прозы и замечательной поэзии. Он был и весьма оригинальный литературовед, искусствовед, очеркист (чего только стоят одни его «Владимирские проселки»!), эссеист и глубоко почвенный философ, идеи которого восходят к классическим образцам славянофильской школы (здесь прослеживаются связи и с Н. Данилевским, и А. Хомяковым, и В. Соловьевым, и, конечно же, с величайшим концептуалистом русской истории И. Ильиным, чья философия напрямую ассоциируется с прославленной плеядой московских мыслителей XIX века). Это отчетливо прослеживается в критических статьях писателя 70-х, 80-х годов ушедшего столетия. Таковы его очерки под общим заголовком «Волшебная палочка» (Московский рабочий, 1983 г.). Помню, меня глубоко потряс по-солоухински просто сформулированный тезис. Речь шла о специфике обобщения в творчестве гениального художника слова. Если обыкновенный писатель больше рассказывает и меньше обобщает, то гениальный (в данном случае, Пушкин), – может сказать немного, но зато так сфокусирует проблему, что данная идея или данный образ запоминаются на всю жизнь…
Хочется обратить внимание на поэтическую грань дарования Солоухина. Поэзия, ее животворная струя, широко разлита во всех видах и жанрах его творчества. Но мне представляется нужным сказать несколько слов о Солоухине именно как о поэте. Не претендуя на сколько-нибудь законченную характеристику в этой области, могу лишь вспомнить лично меня изумившие сборники: «Журавлиха», «Дождь в степи» и «Жить на земле». В этих лирических откровениях трогательно подкупают глубина и масштабность образов, народность языковой стихии и какая-то особая интимность высказывания, свойственная именно поэтической стороне солоухинского творчества. И еще… Как читатель, я никогда не был большим приверженцем белого стиха. Мне казалось, что этому роду стихосложения недостает некоей гармоничности звучания, красоты слога. Но в случае с Солоухиным получилось все не так. Вероятно, тот особый фермент, который присущ ему как выдающемуся художнику-прозаику, какими-то неисповедимыми путями безотчетно слился с его поэтической струей, в результате чего выработался эдакий самобытный «раствор», в котором органично сплавляются все языковые сущности. Всё это живет и дышит и наполняет своим дыханием Вселенную.