Восковые фигуры
Шрифт:
Поставили на стол бокалы, проигрыш есть проигрыш. Герт понял, что отказываться бессмысленно, он рисковал быть неправильно понятым. Выпили, закусили соленым огурцом, доставая его прямо из банки руками — так было аппетитнее.
— Работаете у нас кем? — спросил начальник тюрьмы как бы между прочим, жуя огурец и снова наполняя бокалы.
— Я здесь не работаю, а сижу! — последовал ответ.
— Так и знал! Дураки делают дела, а умные сидят, просиживают штаны, вместо того чтобы расходовать свое серое вещество по назначению. Боже мой! Сколько умственной энергии пропадает зря! Все наши беды, яхонтовый
— Ваш ход, — сказал Герт, игравший теперь черными.
— Пешка С4, — ответил Папаша и продвинул пешку вперед на две клеточки. — А специальность у вас какая? То есть я хочу спросить, что вы умеете делать, кроме того, что сидите и ставите какие-нибудь там закорючки?
Герт на минуту задумался. Отправляясь к начальнику тюрьмы, он на всякий случай облачился в новенький комбинезон, обнаруженный на складе: как-то неприлично было являться к высокому начальству в полосатой одежде смертника. И сейчас он мог бы одной фразой рассеять недоразумение, но не видел в этом необходимости. Рано или поздно все само собой разъяснится. Возможность заняться чем-нибудь полезным — это было бы весьма соблазнительно.
— Конь Е7, — сказал Герт.
— Слон С9, — ответил Папаша, с удивлением присматриваясь к тому, что первые ходы партнер делает вопреки всем правилам шахматной теории.
— В подвальном помещении, — осторожно начал Герт, — есть одно сооружение, любопытное с инженерной точки зрения. Довольно громоздкая машина, предназначенная для… В настоящее время она не работает.
— Предназначенная — для? — Папаша сделал непонимающее лицо, хотя быстро смекнул, о чем идет речь. И когда это он успел все пронюхать, все высмотреть, уму непостижимо! Ну голова! Тем более, что то был объект строгой секретности. — Есть такая установка, — сказал Афанасий Петрович, чуть помедлив и решив, что темнить, пожалуй, смысла нет. — Ее кодовое название «Апчхи» — это сокращенно, что примерно означает: агрегат для выпечки хлебобулочных изделий, а также пирогов, пряников и прочего кондитерского ассортимента. Конечно, тюрьма есть тюрьма, а не санаторий, не коммунальная квартира… — Папаша захихикал, подмигивая, — но, как говорится, и в нашем зверинце бывает праздник… Хочется иной раз побаловать ребятишек, внести свежую струю…
— Очень впечатляет и наглядная агитация, — вставил Герт, делая очередной ход. — «Если ты украл у тещи кусок пирога…» Это просто шедевр. Так вот, я мог бы ее отремонтировать. — Он откинулся в кресле. — Если это, конечно, вас интересует… — И он сделал вид, что погрузился в шахматы.
— Повторите еще раз! Вы — отремонтировать? Да вы для нас просто находка, мой изумрудный. Что-то у них сгорело, пошла большая перегрузка. А дело было так…
— Мне все известно, — сказал Герт, жестом отсекая подробности.
— Отлично-отлично! Сейчас свяжемся с Верховным, это его затея. Да он будет вас на руках носить…
Тотчас Папаша набрал номер телефона, весело поглядывая шустрым зрачком на Герта, дескать, мигом все уладим. В трубке отозвался чей-то голос, и Афанасий Петрович толково объяснил, в чем дело — что есть специалист по установкам класса «Апчхи». Берется отремонтировать. Большой опыт и отличные рекомендации. Наш человек,
— Интересуется, во сколько это обойдется.
— Да ни во сколько, — сказал Герт. — Из чисто профессионального интереса. Разве что материалы кое-какие, инструмент. Будет работать как часы. Интересует меня одна вещь, — продолжал он, когда снова погрузились в шахматы. — Насколько мне приходилось тут сталкиваться… Люди часто просто отбывают номер, вместо того чтобы дело делать. И сразу же спешат домой, особенно если выходной. А вот вы сидите.
Конечно, начальник тюрьмы мог сказать, что у него день ненормированный. А он возьми и расскажи эту историю — разоткровенничался, чего никогда не бывало, — как появился у них заезжий хлюст из центра и он его на время у себя приютил, а они с женой снюхались. Что было делать? На дуэль вызвать? Предложил так решить спор: сыграть единственную партию в шахматы. Ставка — жизнь, пистолет на стол. Проиграл — пулю в лоб. Он смеется, зачем мне, говорит, ваша жизнь. Поставьте лучше Катюшину.
— Катя — это была моя жена, — пояснил Папаша. — Вот я и понадеялся, уж очень ее любил, думал, повезет… Говорили, что еще легко отделался. — И он постучал себя по затылку, где, видимо, находилась металлическая пластинка.
— Понятно, — медленно протянул Герт. В коротких словах раскрылась перед ним глубочайшая человеческая драма, столь созвучная его собственной.
— И какое это займет время? — будничным тоном спросил Папаша, делая очередной ход.
— Да уж постараюсь как можно быстрее. Для себя, — ответил Герт.
Начальник тюрьмы не обратил внимания на это маленькое уточнение. По внутреннему телефону он позвонил дежурному, чтобы выяснить, какое положение на данный момент в камере смертников и предвидятся ли новые поступления, несколько единиц на всякий случай нужно попридержать. На это дежурный ответил, что новых поступлений пока нет, но не далее как сегодня пущен в расход опасный преступник, и «мешок» пока что пустует.
— Но в этом вопросе есть маленькая неясность… — добавил дежурный, слегка замявшись.
— А в чем дело? — строго спросил Афанасий Петрович. — Докладывайте.
На это последовал ответ, что оба исполнителя доставлены на гауптвахту в состоянии сильного алкогольного опьянения. Так вот, они утверждают, будто преступник бежал из-под конвоя и как в воду канул, нигде его нет, все обыскали.
Папаша приказал немедленно доставить к нему обоих стрелков, он лично с ними разберется.
Легко представить удивление двоих дружков, нет, не удивление, а мистический ужас, когда они увидели Герта за шахматной доской в кабинете начальника тюрьмы. Таращились, тянули шеи, руки по швам, замерли в ожидании.
— Смирно! — скомандовал Афанасий Петрович, хотя куда уж смирнее. Он выдержал паузу и зычным командирским голосом закончил: — За отличное несение службы награждаю обоих десятью сутками отпуска с сохранением содержания!
— У! У! У! — рявкнули оба оглушительно (служу Советскому Союзу!). Щелкнули каблуками, шли строевым шагом — на улице даже было слышно.
Афанасий Петрович вернулся за стол и долго молча сидел, погруженный в раздумье. Наконец сказал, нацелившись проницательным зрачком: