Восковые фигуры
Шрифт:
Несчастливый был этот день. Не успели добраться до буфета, чтобы по паре бутылок пива пропустить, как вдруг откуда ни возьмись — сам начальник тюрьмы. Поинтересовался, как дела, и кривозубый доложил с перепугу, что, дескать, все в порядке, задание выполнено, пустили в расход, как будто кто-то его за язык тянул. Папаша приказал принести ему на подпись акт. В акте черным по белому было написано: приговор над гражданином, не пожелавшем назвать свое имя, приведен в исполнение такого-то числа и такого-то месяца, что подписями соответствующих должностных лиц удостоверяется. Должностные лица приложили руку не читая, а Папаша автоматически поставил закорючку. Он долго сидел в раздумье, склонив над столом тяжелую
И вот когда дело было сделано, все формальности соблюдены, открылась вся глубина пропасти, на краю которой они очутились. Студент, как более образованный, быстро смекнул, чем это пахнет, кинулись на вещевой склад, чтобы перепрятать узника хотя бы на время, однако на дверях висел пудовый замок. С горя снова в буфет двинулись, заказали пива и сидели, пока их обоих под руки не выпроводили вон…
Не повезет так не повезет. Только очутились в коридоре — начальник тюрьмы опять навстречу. Уж как они старались — шли мимо строевым шагом, равнение налево, топали так, что пол трещал, он их остановил и стал отчитывать за разболтанность и появление на работе в нетрезвом состоянии. Пиво не затем продают в буфете, чтобы напиваться, а чтобы утолить жажду в жаркое время года. Им бы стоять, как положено, внимать разумным словам смиренно, но тут кривозубый стал неуважительно пританцовывать на месте, а затем приседать и выделывать ногами разные диковинные кренделя. И студент к нему присоединился.
— Неплохой номер, — сухо одобрил Папаша. — Продолжите его на гауптвахте. Десяти суток, надеюсь, хватит?
Вот так и получилось, что оба дружка очутились разом на гауптвахте, где было, впрочем, не так уж плохо: прохладно и можно наконец выспаться в свое удовольствие.
А Герт между тем продолжал сидеть под замком. Подождав до вечера и видя, что про него, похоже, забыли, он решил напомнить о себе сам. Над столом висел телефонный справочник, зацарапанный и замасленный дочерна, и Герт, отыскав нужный номер, позвонил начальнику тюрьмы.
Папаша был у себя и в самом скверном расположении духа. Не помогал даже марочный армянский коньяк, ибо если в будни куча всяких дел наваливалась и время незаметно текло, то праздники и выходные были настоящей пыткой. Домой идти не хотелось: вот уже десять лет минуло, как он проиграл в шахматы свою жену молоденькому заезжему инспектору из центра, эту историю потом всюду рассказывали как анекдот. С тех пор дома царил полный раскардаш, все осталось, как было, как бы в память о несостояв-шейся семейной жизни и о самом черном дне в его шахматной биографии. Обиднее всего было то, что инспектор был мальчишка, сопляк, а он в самый ответственный момент непростительно разволновался.
И сейчас Папаша сидел над шахматной доской, никого не пускал, отхлебывал из бокала вино и раздумывал, а не пойти ли в городской клуб, куда изредка забредали игроки приличные и где не так тошно было среди людей.
И вдруг телефонный звонок. Никакие объяснения Папашу не интересовали, и он, не дослушав собеседника, нетерпеливо перебил его, спросив, играет ли тот в шахматы. Ответ был положительный, и Афанасий Петрович приказал явиться к нему немедленно, на что Герт сообщил, что по ошибке оказался запертым в помещении вещевого склада, а сам кладовщик отбыл в неизвестном направлении.
— Идиоты! Это какие надо иметь мозги, чтобы запереть шахматиста! — бесновался Папаша на другом конце провода. — Теперь вы видите, как трудно работать среди этих кретинов, все делают шиворот-навыворот.
— Вижу-вижу, — сказал Герт в трубку, — успел убедиться.
Начальник тюрьмы тут же позвонил
И вот они сидят друг перед другом за столиком, и Афанасий Петрович сладостно потирает руки. Один глаз у него, как всегда, мрачноват и целится в одну точку, зато другой добродушно щурится и подмигивает.
— Давно играете в шахматы, хочу полюбопытствовать?
— Да как вам сказать… — Герт на минуту задумался. — Научился довольно рано, а вот первую партию выиграл без подсказок, когда мне, дай Бог памяти, лет пять с половиной было… Давненько!
Папаша хихикнул, юмор оценил, ишь, заливает! И сразу под нос — два кулака с плотно зажатыми в них пешками, нетерпеливое дрожание рук… Герт к большой досаде своего партнера угадал белую пешку.
— Да вы напрасно так напрягаетесь, — сказал он небрежно, поправляя фигуры на доске. — Человеческая рука в сущности прозрачна, если внимательно присмотреться. И черная пешка просвечивает сквозь нее, как, скажем, просвечивает в человеке черная душа, как бы он ее ни прятал. Вы согласны? Хотите еще раз?
— С удовольствием! — Папаша был приятно удивлен философским складом ума своего партнера. Он долго возился, хитрил, перекладывал из ладони в ладонь. — Прошу…
— В левой руке — белая.
— Правильно. А теперь?
— А теперь… — Герт засмеялся наивным уловкам. — Обе пешки черные. Да в этом нет ничего сложного. Вы и сами можете угадать, только внимательно смотрите, сравнивайте, где светлее, а где темнее.
Афанасий Петрович попробовал и тоже угадал два раза подряд.
— Любопытный фокус, — сказал он, подозревая, что его дурачат. Шахматный партнер, свалившийся, точно с неба, буквально очаровал его; и дело не только в шахматах — перед ним была личность, явно незаурядная.
Обменялись первыми ходами. Теперь не спешили, присматривались, обдумывали начало. Папаша прикинулся было дурачком, вроде бы играет кое-как, чисто любительски, но сразу почувствовал, что его берут за горло мертвой хваткой. Наконец-то повезло! Впереди целая ночь и возможность испытать ни с чем не сравнимое наслаждение шахматной битвой. Да и человек этот, откровенно говоря, вызывал к себе все большую симпатию: не заискивал, не подхалимничал, держался, как с равным, — редкое нынче явление, и это было вдвойне приятно. Интересно, на какой он здесь должности? Берут и не ставят даже в известность. Обдумав очередную комбинацию и решив, что она сулит большие возможности, Папаша счастливо откинулся в кресле и сказал деланно равнодушным тоном:
— Договоримся сразу, светлейший! Правило такое: игра на коньяк. Проигранная партия — бутылка.
Герт согласился, но напомнил, что все магазины уже закрыты.
— Одолжу из своих запасов. Отдадите потом… Жестом фокусника, уверенного в неотразимости эффекта, Афанасий Петрович распахнул врата сейфа. Взору открылась влажно блестевшая батарея бутылок, щедро и соблазнительно предлагавших себя музейным великолепием этикеток. Герт с интересом изучал коллекцию, задал несколько вопросов, показав, что понимает в этом деле толк. Дружба между обоими шахматистами крепла с каждой минутой. Папаша решил даже сознательно проиграть вначале, чтобы ободрить этого приятного во всех отношениях человека, внушить ему веру в себя; он отчасти опасался, как бы тот не стал проигрывать из чувства деликатности, как-никак играл со своим вышестоящим начальством. Однако следующие ходы со всей очевидностью показали, что его опасения совершенно напрасны: Герт шел на него, как танк, не соблюдая никакой субординации. Это становилось забавным. Папаша, обычно не терявший самообладания, начал слегка нервничать, раззадорился, играл все более азартно и все менее обдуманно. Не успел оглянуться, как получил мат — красиво, эффектно, не к чему даже придраться.