Воскрешенные

Коробкова Анастасия Михайловна

— А-а-а… — вконец растерялась Галя. Потом ее осенило: — Ты испробовал его на себе?!

Герман отрицательно покачал головой.

— На мышах. Знаешь, как трудно найти влюбленных мышей?

Чувство юмора Галю не подвело, и она фыркнула, отдав должное шутке. Однако обстоятельства изобретения лекарства от любви волновали ее куда сильнее, и она опять спросила:

— Но ты придумал его для себя?

Герман опять качнул головой.

— Нет. Просто заинтересовался проблемой.

Ох, и трудно разговаривать со слишком умными людьми… Галя знала теперь, что Герман уже давно живет с той

болью, которая четверть часа назад выворачивала ее наизнанку, и будет выворачивать снова — завтра, а, может, послезавтра. Уже давно… Почему?

— У тебя есть надежда? — вдруг вырвалось то самое слово, которое и мучило ее, мешая поставить точку.

Он помрачнел.

Пожалуй, нет.

И всё же есть.

Но дело не в надежде.

— От любви можно избавиться усилием воли. Я попытался. И понял, что становлюсь другим человеком. Мне не понравился этот человек.

Сначала она не поняла: человек с любовью — это тот же самый человек, который без любви, разве нет? Но потом она вспомнила — он, Герман, со своей любовью вырос из мальчика до мужчины, она пропитала весь его мир, она для его и привычка, и воздух. Вот кто действительно попал по жизни…

Галя подбородком указала на приборную стойку с лежащей там ампулой.

— Это оно?

— Нет, — ответил Герман. — Это тебя просто усыпило бы. Но, если хочешь — только скажи.

Она чуть не согласилась сразу, но дурацкая надежда, крошечная, а вредная, комком в горле закрыла ей рот. Галя задумалась о том, как вернее ее убить.

Герман тоже погрузился в размышления, вспоминая рассказ Аси: Капитан-Командор улетел с Земли на неведомую планету, чтобы ее спасти. Он покинул Землю, когда их с Денисом убивали «дикие странники»… Что-то она опять не договорила.

Однако, про инопланетян явно выложила все, что знала, даже рискуя раскрыться, ведь человек не может услышать ультразвук и не владеет антигравитацией… Главная тайна моей жизни. Пока не приходит решение, можно немного подумать о ней. Только немного, чтобы не завязнуть в этих мыслях и не пропустить момент, когда подкрадется озарение…

— Герман, — вдруг окликнула его Галя.

— М?

— А почему ты ненавидишь, когда говорят, что ты гений?

Почему бы не сказать? По опыту известно: когда разум настроен на поиск, лишние вопросы ему не встречаются.

— Потому что я не гений. Гений — это что-то генетическое, врожденное. Все известные гении проявлялись с детства, а я тупил до восьми лет, и даже заговорил только в четыре. Будто все наши мозги достались Юрке. Чуть не угодил в коррекционную школу, но этого не допустили родители.

Так. Теперь ясно, каким составом можно поразить «диких». Отлично.

— И что-то случилось? — подтолкнула Галя, уверенная, что Герман шутит.

Откинув голову назад, он закрыл глаза.

— Случилось. Умерла бабушка. Я был к ней привязан совершенно по-собачьи, и, в общем это понятно — она была самым добрым человеком на свете. Нищие духом к этому особенно чувствительны, ведь интеллектуальных радостей у них нет. Только радость от ласки…

— Таким же добрым, как Ася? — живо перебила Галя.

— Нет, — улыбнулся Герман. — Ася — «добро с кулаками», она страшна в гневе. Когда-нибудь, осознав это свое противоречие,

она будет страдать… Бабушка гневаться не умела. Она просто не знала ни гнева, ни раздражения. Когда ее обижали, она была так беспомощна, что меня разрывало от жалости. Я никогда не любил деда из-за того, что тот бывал груб с ней. А после ее смерти что-то во мне изменилось. Не сразу, но началось это во время похорон, на отпевании в церкви, когда я услышал, что она вознеслась на небеса, и в тот же миг почувствовал, что слова эти лживы, что вознестись на небо невозможно. И я перестал верить всему, что мне говорили. Тогда у меня из мозга словно вымыло всю пыль, и мысли в нем забегали свободно и быстро. Я научился думать: мысленно задавал вопрос, о чем угодно: почему после дождя скользко, почему от солнца светло — и ждал, когда придет ответ. Если было возможно, проверял, и озарения всегда подтверждались. Потом оказалось, что в период ожидания лучше задавать и мозгу, и всему телу простой ритм, делать физические упражнения, например. Вот и всё. Так может каждый, только нужно избавиться от пыли.

Галя в задумчивости закусила губу. Герман, конечно, прав. Он не может быть не прав. И ее удивило сильнее всего за сегодня, что ей не хочется, чтобы он был прав. Это инертность, наверное? Не хочется становиться умнее… Почему? Потому что сейчас можно положиться на Германа, а если становиться умной самой, то только на себя. Это, наверное, инфантильность. Тьфу.

— Укол? — вдруг напомнил Герман.

— Угу, — не расслышав вопроса, откликнулась она.

VI

Дарх больше не заговаривал со мной, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство и бесконечное презрение. Впрочем, чаще это была просто маска. Сознание его где-то бродило, и оставалось лишь надеяться, что без тела оно не натворит слишком много бед. Что он может без своих слуг, которые всегда находились здесь, охраняли тело?

Я слушала. Сигналов долго не было, и если сначала это успокаивало, то скоро начало нервировать. Может, парней теперь бьет сразу насмерть?!

И вот это случилось…

Наверное, моя чувствительность обострилась до предела, потому что услышала я не то, на что была настроена — не сигнал боли. То, что прорезало тишину, было редкостной смесью восхищения, удивления, ужаса и отчаянья.

… а хозяином их оказался Толя, мой де-юре старший брат.

Удивительное дело, боли он действительно не чувствовал. Толя совершенно не замечал, что ему в ногу впился и жжет тонкий желтый лучик, и мне пришлось оттолкнуть его в сторону и самой «убить» «сторожа» выстрелом из его же длинноствольного пистолета. Но он и этого не заметил.

Он смотрел вверх. В ослепительном свете полуденного солнца, многократно отраженного от покрытой льдом поверхности озера, была хорошо видна человеческая фигура, почти вертикально распластанная на откосе высокой скалы.

— Кто это? — спросила я накрывая рукой маленькую, но сквозную дыру в ноге.

— Тимка, — ответил Толя.

Из-за шлема его голос прозвучал еле слышно.

— Как он там оказался?

Толя, наконец, повернул голову и несколько раз моргнул, глядя на меня.

— Прыгнул на их корабль и сорвался…