Воскресный день
Шрифт:
– Совсем я не шучу. Посмотри-ка, разве я улыбаюсь? – стараясь говорить серьезно, отвечала бабушка, но глаза её смеялись.
– Ну, может, и не с напёрсток, а чуть больше… Если тебе не интересно, то не буду рассказывать! – она делала вид, что рассердилась и хочет уйти. Я пугалась, изо всех сил обнимала её, прижав к спинке стула, и не давала ей подняться.
– Молчу-молчу, – говорила я примирительно, – Рассказывай дальше!
– Когда человек маленький, – продолжала бабушка, – Ему кажется сказочным многое. Хотя и некоторые взрослые не отстают.
Я задумывалась и вспоминала Новый Год, который
Книгу мне подарила на день рождения мама, приехавшая на каникулы навестить меня. Она тогда жила в Батуми, и мы очень скучали друг по другу. Я просила её остаться, уверяла, что она не сможет долго жить одна. И пусть дождётся папу. А когда он придёт из морского похода, они помирятся, и мы все заживём лучше прежнего. Но мама уехала сразу после каникул, и ничего не получилось.
Мне пришлось согласиться с бабушкой, что сказки сбываются не всегда.
– Так вот, – продолжала она, – Однажды, под Новый Год мне подарили золотую коробку.
– А кто подарил-то? – торопила я бабушку, – Кто?
– В том-то и дело, тогда я не знала… Вышла на порог, торопилась в гимназию, а коробка лежит себе, полёживает, прямо на снегу. Да блестит! Ярко так!
– В гимназию? – удивлялась я, – Ты была гимназисткой? Этого не может быть! Гимназистки жили при царском режиме.
– А я, по-твоему, когда родилась? – смеялась бабушка,– Родилась при царе. Теперь при коммунистах истории всякие тебе рассказываю. Тут уж ничего не поделаешь. Так моя жизнь сложилась.
– Ты видела самого царя? – с ужасом и надеждой спрашивала я.
– Видеть не видела, но жила, хоть и немного, когда совсем маленькой была. А вот мои родители, видели. В моем детстве и гимназии были, и реальные училища. Правда, давно это было, очень давно, ещё до войны и даже, представь себе, до революции! Вот какая я старая!
Я со страхом смотрела на бабушку. «Как же так?» – думала я, – «Вот сидит рядом со мной моя родная бабушка. Всю войну прошла. И сейчас на работу бежит, когда её просят проконсультировать больного. И за операционный стол совсем недавно встала, потому что без неё не могли провести сложную операцию. А у бабушки опыт. Под бомбами и без света оперировала. В огороде копается. Цветы любит, и всё время проводит в саду. Нам с дедом обеды готовит. И тортики печёт, и пирожки! А блины – какие хочешь, с творогом и мясом, с яблоками и вишней! А тут – «до революции»! Разве может такое быть?»
– До революции Ленин жил, про которого я стихи учу! Сто лет назад!
– Ленину конечно, больше, чем мне, и даже больше ста, – бабушка заливалась смехом, и от этого её маленькое тело тоже смешно дергалось и тряслось, – Считать ты умеешь, научилась! А я до ста лет, может, и не доживу. Так что
– Ты, конечно, в школу не пошла? Открыла её? – спросила я, обрадованно.
– Не-ет! Как же можно гимназию пропускать? Не положено! Да и попадёт! Сон мой, как рукой сняло. Вернулась я в дом, тихонько пробралась в детскую и спрятала ту коробку в платяном шкафу! А вот на урок опоздала, да. И неуд получила…
– А неуд – это что?
– Это, по-вашему, «двойка». В последний день перед праздником угораздило «двойку» заработать! Обидно, да сама виновата: невнимательно урок слушала, о золотой коробке мечтала! Думала да гадала, кто положил? Что в ней? Домой-то бегом бежала. А надо было учителя слушать! У нас суровый учитель был – Иван Захарович Синельников, требовательный такой, но справедливый. Хороший очень. Встретилась я с ним нечаянно, когда Варшаву освободили, в Польше. На операционный стол ко мне положили, там его и увидела, узнала. А он только и успел сказать: «Здравствуй, Фирочка. Привёл Бог свидеться…» И… И всё.
Бабушка замолчала надолго.
– Ну и? – я сжалась в комок, ожидая продолжения, и веря в счастливое завершение бабушкиной истории. Но она молчала.
– Ну, бабушка, рассказывай уже! Она очнулась.
– О чём я рассказывала?
– Об учителе! И про Польшу…
– А! Это грустная история, – сказала бабушка, – Я не хочу её вспоминать. А учителей уважать надо. Ты это запомни.
– Ну, бабушка! Ты не про учителей! Про коробку рассказывай! Открыла ты её? И что? Что там?
– Учись слушать, девочка моя! Терпение – великое дело. Нам, женщинам, без терпения, что швее без иголки. Ничего получаться не будет без терпения-то…
– Бабушка! Про коробку!
– Будет и про коробку. Пришла из гимназии, сижу и смотрю. Долго не решалась открыть, сидела и смотрела на неё в своей комнате.
– Но почему? – удивлялась я.
Я ненавидела перевязанные ленточкой или бечёвкой подарки. И до сих пор не люблю. У меня не хватало терпения распутать или, на худой конец, принести ножницы и разрезать упаковку. От нетерпения я рвала её, будто вызволяя из плена то, что мне дарили. Один раз чуть зуб не сломала, пытаясь им разорвать бечёвку.
– Почему же ты, бабушка, так долго не открывала её?
– Мне хотелось продлить удовольствие, насладиться, разгадывать, предвкушать. Когда всё становится ясным, то пропадает интерес, а вот всё таинственное – ух, как манит! Как волнует! Понимаешь?
Я удивилась. Я никогда об этом не задумывалась и обещала себе, что после обязательно об этом подумаю.
– Но всё же, что было в той коробке?
– Печенье! – Бабушка тихо улыбалась.
– Печенье? И всё? – я была разочарована.