Воскресшая жертва (сборник)
Шрифт:
— Его имя Макферсон, — уточнила я.
— Ты ядовита, — сказал Шелби. — Лора, тебе придется преодолеть это чувство, или тебе никогда не удастся справиться с ним. Если мы будем вместе, дорогая…
Вернулся Марк. Я подала Шелби руку, и мы сидели на кушетке друг против друга, изображая влюбленных. Марк включил свет, посмотрел мне в глаза и сказал, что будет говорить правду без обиняков. Именно, когда он сказал о портсигаре, Шелби потерял самообладание, а лицо Марка приняло отчужденное выражение. Марка трудно обмануть, он смотрит так, будто вынуждает быть с ним откровенным. Шелби боится
— Вы собираетесь меня арестовать? — спросила я Марка. А он пошел в аптеку Суортса и купил мне снотворное. Когда он уехал, я была уверена, что он отправился в Уилтон, чтобы обыскать дом, но я ничего не сказала об этом Шелби.
ГЛАВА IV
Солсбери, Хэскинс, Уордер и Боун. Каждый из них по-своему весом, Солсбери, Хэскинс, Уордер и Боун. Тонкие усики, разделенные посредине, голос, мятный запах, а все вместе — загадка, поток слов и воспоминаний, когда я пробудилась от тяжелого сна после маленьких белых таблеток. Солсбери, Хэскинс, Уордер и Боун… Я мысленно пропела их имена… За дверью зазвучала музыка на слова «Солсбери, Хэскинс, Уордер и Боун».
Музыка оказалась звуками пылесоса, раздававшимися за дверью моей спальни. Бесси принесла кофе и апельсиновый сок. На стенках стакана выступили холодные капельки, моя рука, обхватившая стакан, замерзла; я вспомнила запотевший серебряный стакан, мятный запах, маленькие усики над улыбающимся белозубым ртом, как с рекламы зубной пасты. Это было на лужайке в доме тетушки Сью, в Сэндс-Пойнте. Черные усики спрашивали меня, нравится ли мне мятный джулеп, и пояснили, что он Солсбери-младший, от Солсбери, Хэскинса, Уордера и Боуна.
Бесси, тяжело дыша, спросила меня, не хочу ли я съесть вкусное вареное яичко.
— Адвокат, — произнесла я вслух. — Он сказал мне, что, если мне когда-нибудь будет нужен адвокат, он представляет очень солидную фирму.
Обеспокоенная тем, что ей не удалось решить вопрос с вареным яйцом, Бесси вздохнула и удалилась, а я, вспомнив совет Шелби, услышала собственный голос, который рассказывал все обладателю черных усиков.
— А ваше алиби, Лора? Какое у вас есть алиби на вечер пятницы двадцатого августа? — спросил бы молодой Солсбери, пощипывая кончик усов, возможно напомаженных. И тогда я должна была бы повторить обладателю усиков то, что я рассказывала Марку о том вечере в пятницу, после того как я рассталась с Шелби, который на Лексингтон-авеню помахал мне рукой, когда я сидела в такси.
Когда мы сидели с Марком за завтраком — это было тысячу дней назад, — он попросил меня точно воспроизвести каждую минуту того вечера в пятницу. Он, конечно, знал, что я позволила Шелби дать водителю такси адрес Уолдо и что потом я велела отвезти меня к вокзалу «Грэнд Сентрал».
— А потом? — спросил Марк.
— Я села в поезд.
— В поезде было много народу?
— Ужасно.
— Не видели ли вы там кого-нибудь из знакомых? Или кого-нибудь, кто мог бы опознать вас?
— Почему вы задаете мне эти вопросы?
— Привычка, — сказал он и передал пустую чашку. —
— Вам надо как-нибудь прийти ко мне на пирог.
Мы засмеялись. Кухня, с клетчатыми занавесками и голубыми датскими чашками, была очень уютной. Я налила ему сливок и положила два кусочка сахара в кофе.
— Откуда вы это знаете? — спросил он.
— Я еще раньше наблюдала за вами. Теперь, когда вы будете приходить сюда, то будете получать много сливок и по два кусочка сахара.
— Я буду приходить часто, — сказал он.
Он спросил меня, как я доехала до Уилтона, и я рассказала, как сошла с поезда в Саут-Норуоке и быстро пошла в совершенном одиночестве по пустынной улице в направлении к гаражу за домом Эндрю Фроста, чтобы взять свою машину. Марк захотел выяснить, нет ли около железнодорожной станции общественных гаражей, и я ответила, что, арендуя гараж у Фроста, экономила два доллара в месяц. В ответ он снова засмеялся:
— Значит, вы все-таки экономны. — В нем было мало от сыщика и много от восхищенного мужчины, поэтому я засмеялась, откинув голову назад и ища глазами его взгляд. Он спросил, не видел ли меня Эндрю Фрост или кто-то из его домочадцев, и когда я сказала, что мистер Фрост — женоненавистник семидесяти четырех лет, который видит меня только в первую субботу месяца, когда я вручаю ему два доллара за аренду, Марк громко расхохотался и сказал:
— Это чертово алиби!
Я рассказала, что в субботу поехала в Норуок за продуктами, а он в свою очередь спросил, не запомнил ли кто-либо меня там. Я ответила, что, снова экономя деньги, отправилась в супермаркет и возила свою тележку с покупками по проходам магазина, в котором толпился рабочий люд из Норуока и те, кто проводил лето в округе. Я не могла вспомнить, кому я платила — рыжеволосому кассиру или человеку, у которого косил один глаз. После того как я вышла из супермаркета, продолжала я свой рассказ, я поехала домой, снова работала в саду, приготовила себе легкий ужин и читала вплоть до самого сна.
— И это все, Лора? — спросил он.
Я пожала плечами, чувствуя себя в безопасности на теплой кухне, в дружеской атмосфере. Марк внимательно посмотрел мне в лицо. Я схватила кофейник и рванулась с ним к плите, повернулась к нему спиной и быстро заговорила о каких-то незначащих вещах, чтобы выбросить все из головы. Стоя у плиты с кофейником в руках, я чувствовала, что его взгляд пронзал меня насквозь, входил в мою плоть и кровь, он меня разглядывал, как в свое время разглядывал лицо Дайяне, с которого сошли все краски жизни и вся красота, а остались лишь кровь, телесная оболочка и ужасные раздробленные кости.
— И вы там были одни все это время, Лора? Вы никого не встречали, кто мог бы услышать по радио или прочитать в газете о случившемся, а затем прийти и рассказать вам? — спросил он.
Я повторила то, что уже говорила накануне вечером: что радиоприемник был сломан и что единственными людьми, которых я видела, были садовник и польский фермер, у которого я купила немного кукурузы, салата и свежих яиц.
Марк покачал головой.
— Вы мне не верите, — сказала я.
— Это не похоже на поведение… поведение женщины вашего типа.