Воскресший гарнизон
Шрифт:
— И что же вы хотите этим сказать, Крите?
— Важно лишь то, что этим утверждением хотели сказать вы, сэр. — Мое мнение особого значения не имеет.
Попыхивая сигарой, Черчилль какое-то время искоса посматривал на стоявшего чуть сбоку секретаря, как бы решая для себя: не слишком ли иезутиен оказался этот несгибаемый иезуит, и благодарил Господа, что ему, лорду Уинстону Черчиллю, уже не придется представать перед судом инквизиции, во главе которой будет стоять человек, справедливо носящий прозвище Инквизитор.
— Впрочем, еще все может быть... — наконец, проворчал он, не вынимая изо рта сигары, а главное, совершенно не заметив при этом, что перешел на размышления
— Единственная мысль, которую не удалось подвергнуть сомнению ни одному мудрецу-богослову и даже ни одному иезуиту, — глубокомысленно поддержал его Крите.
Бумаги, содержавшиеся в папке «Регенвурмлагеря СС», Черчилль внимательно изучал почти в течение получаса, и секретарь Крите отметил про себя, что, даже при поразительно быстром чтении премьера, процесс этот длился непростительно долго.
Просмотрев последний раздел, в котором речь шла о «Лаборатории призраков» и формировании подразделений зомби, Черчилль поднялся и, основательно прихрамывая, грузно переваливаясь из стороны в сторону, прошелся по кабинету.
Как писатель, он прекрасно понимал, что великие танковые битвы, наступления и бегства целых армий, разрушения несокрушимых укрепрайонов и величественных городов — все это в конечном итоге становится достоянием лишь военных историков. В преданиях же, легендах и, наконец, в великих тайнах останется не то, что погублено и разрушено, а то, что было в годы войны создано. Да, только то, что сотворено было в годы войны с неким тайным замыслом — как «Альпийская крепость», секретные базы в подземельях Антарктиды, «солнечные диски» рейха или строго засекреченный «Лагерь дождевого червя» в Польше. И в этом — величайший из парадоксов войн.
— Как считаете, Крите, — он вновь вернулся к столу, — генерал О’Коннел способен что-либо добавить к тому, что нам уже известно об «СС-Франконии», и в частности, о зомбировании пленных?
— Вряд ли, сэр.
— Но материалы папки свидетельствуют, что источники были серьезными, и то количество сведений, которые здесь имеются...
— В том-то и дело, что в папке собраны все донесения, которые имелись по данному вопросу в его ведомстве. Так что вряд ли генерал способен чем-либо удивить нас. Впрочем, последние из них месячной давности.
— Вот видите, месячной.
— Вряд ли в такой мощной базе, каковой является «Регенвурмлагерь», что-либо может измениться в течение месяца. Ну, еще на один полк увеличат гарнизон, состав которого нам все равно не известен.
— ...И потом, важно знать, к каким выводам приходит сам генерал, — не стал полемизировать с ним Черчилль.
Услышав это, Роберт Крите искривил губы в иезуитской улыбке: «Генерал О’Коннел?.. К каким-то серьезным выводам?.. Стоит ли рассчитывать на глубокую аналитику, когда речь идет о генерале О’Коннеле?».
Для премьера не была тайной та снисходительность, с которой Крите воспринимал заслуги генерала О’Коннела перед английской разведкой, поэтому он понимал, какие чувства одолевают сейчас его личного секретаря, однако разубеждать иезуита не намеревался.
Иное дело, что в сознании Черчилля все сильнее укоренялось подозрение: «А ведь Крите всячески пытается отдалить от меня генерала, хотя прекрасно знает, что именно этот человек является моим доверенным лицом в разведке, именно ему я поручал самые ответственные и секретные операции, как, например, операцию по выяснению судьбы моих довоенных писем дуче Муссолини. По нынешним понятиям, откровенно компрометирующих меня».
— Я знал, что вы решите посоветоваться по этому вопросу с генералом, — молвил тем временем Крите, — о чем предупредил его еще позавчера,
— Надо бы и в самом деле пригласить его.
— Это было сделано полтора часа назад. Генерал прибудет через десять минут. — Черчилль удивленно взглянул на секретаря. — Если только вы не отмените визит, — с традиционной вежливостью склонил свою плешину Крите.
Генерал прибыл с тем незначительным опозданием, которое ему мог простить даже Черчилль, особенно с учетом того, что ездить все еще приходилось по разрушенным улицам, на которых не далее как вчера слышны были мощные взрыва германских ракет «Фау». Этот рослый, с едва заметными сединами в редеющих волосах блондин мог бы слыть образцом английского спокойствия ' и чопорности, если бы не странная смущенность, а то и растерянность, которые он испытывал всякий раз, как только оказывался наедине с Черчиллем.
Это был даже не страх перед руководителем страны, от которого во многом зависела армейская карьера сэра О’Конне л а, а признание того, что, благодаря своему жизненному опыту и проницательности, премьер явно переигрывал его, буквально вскрывая все те заготовки, с которыми начальник европейского отдела разведки по тому или иному поводу представал перед ним. Подмечая при этом любую ложь или фальшь.
— Эти разрушения, которые доставляют нам «Фау»... — еще с порога начал извиняться О’Коннел, однако, иронично посматривая на шефа европейской разведки, Черчилль решительно прервал его.
— Вы не опоздание свое пытаетесь оправдывать в эти минуты, генерал, а бессилие своей разведки. Из-за бездействия которой мы так толком и не знаем, ни где эти «дьявольские сигары Фау» производят, ни откуда их запускают, а главное, какова их конструкция. Лондонцам приходится благодарить Господа за то, что до их города долетает лишь каждая четвертая ракета [22] , остальные сами отклоняются от курса и падают в море или же их сбивают наши пилоты и зенитчики.
О’Коннел метнул взгляд на личного секретаря, словно подозревал, что это он специально испортил настроение Черчиллю, а затем молчаливо, с какой-то обреченностью в глазах, уставился на премьера.
22
На самом деле Лондона достигала каждая третья ракета, которая была признана в Берлине в качестве оружия устрашения. Известно, например, что в целом, согласно германским данным, с середины июня 1944 года в сторону Лондона было выпущено около 23 тысяч ракет «Фау-1» и свыше 10800 более усовершенствованных ракет «Фау-2», однако значительная их часть взрывалась на старте или же, по указанным мною причинам, не достигала территории английской столицы. Целью этой атаки было заставить английское правительство пойти на сепаратные переговоры с рейхом.
— К изучению производства «Фау» мы подключаем сейчас польскую агентуру, которая сумела закрепиться в тех местностях, где эти ракеты производят и где испытывают. Уже сейчас некоторые фрагменты этих снарядов...
— Если речь идет об осколках ракет, то самыми большими коллекционерами их становятся английские школьники, — произнес Черчилль, попыхивая сигарой. — И не пытайтесь убедить меня, генерал, что вы всерьез рассчитываете на успех своей польской агентуры на этом поприще, а не тянете время, молясь на фронтовые и дипломатические победы русских. Не сомневайтесь, генерал, — перехватил он очередной взгляд О’Коннела в сторону Критса, — мой секретарь того же мнения.