Восьмая горизонталь
Шрифт:
И тут я опять увидел того застенчивого серьезного человека, который приходил ко мне в редакцию. Как будто какой-то кусочек грампластинки был поврежден, и, когда игла проигрывателя доходила до этого кусочка, она скользила, срывалась.
Николай Пантелеймонович мог быть властным хозяином своего и чужого времени, властным мужем женщины из сказки, властным учителем и властным оппонентом - как он "прошелся" по проблеме золота!
– но когда дело касалось его гипотезы, голос ему изменял.
Но и в этом положении Авдюшко сумел найти выход.
– Инга!
Прекрасная женщина появилась на пороге комнаты.
– Принеси, пожалуйста, голубую папку из шкафа в гостиной.
– Ладно, пейте кофе и ешьте маслины. И читайте. Кстати, вот вам карандашик, пометьте на полях, если что-то покажется неверным.
– ...Послушайте, а это интересно!
– А кому именно интересно - моему коллеге-графоману или вам, журналисту? Короче говоря, сможете вы это напечатать?
– Не знаю.
– Ну вот. А туда же!
– Вы проверяли свою гипотезу?
– Я сопоставил параллельные открытия в разных областях науки. Вы видели мой список. Ну, разве он не убедителен?
– Конечно, убедителен. Но это чисто спекулятивное построение. Гипотеза объясняет по-новому факты - это уже неплохо. Но она должна предсказывать новые факты. Как у вас с этим? Какое открытие вы предсказали?
– Ого! Берете быка за рога?
– Николай Пантелеймонович откинулся в кресле, внимательно меня разглядывая. Я смотрел на него в упор, твердо решив не произносить более ни слова, пока этот Авдюшко не заговорит о деле. Молчание длилось, сгущалось, нам обоим становилось все труднее переносить его.
– Вам станет легче, если я скажу, что в ближайшем будущем будут открыты кванты жизни?
– Что именно вы имеете в виду?
– Мельчайшие из возможных количеств вещества и энергии, которыми только и может идти обмен вещества и энергии в живом организме. Эти кванты жизни должны быть больше квантов, которые знает физика.
– Ну, само по себе такое предсказание сделать нетрудно. Это одна из тех идей, что носятся в воздухе. Вот если бы вы ее дополнили, если бы указали точные размеры этих новых квантов...
– Указал! Больше того, я опубликовал свою гипотезу. Конечно, не в научно-популярном журнале, вроде вашего. И не в столичном научном журнале - для него гипотеза оказалась слишком малообоснованной. А вот в этом сборнике, - и Николай Пантелеймонович вынул из стопки книг на краю стола тоненькую книжечку в синей бумажной обертке.
Я раскрыл книжечку, глянул на титульный лист... Там внизу стояло название столицы одной из союзных республик.
– Не мне рассказывать вам, Николай Пантелеймонович, какую чушь иногда печатают в таких провинциальных изданиях.
– И мне не вам, Рюрик Андреевич, перечислять, какие блестящие открытия были впервые обнародованы в таких провинциальных изданиях.
– Верно, извините меня, я совсем не хотел бросить тень именно на вашу работу.
– Да, пожалуйста, извиняю,
– Здорово!
Авдюшко действительно оказался не графоманом. А если и графоманом, то для его разоблачения требовались более веские научные познания, чем те, которыми я обладал.
Николай Пантелеймонович нахмурился.
– И все-таки вам придется серьезно объяснить, почему вы пришли именно ко мне и именно сегодня. Тот человек, с которым я говорил в редакции, этого, право же, никогда бы не сделал.
– А я и стал за последние дни другим человеком!
– Бывает, однако...
– Ну, да поймите, тогда я не мог влезть в вашу шкуру, а теперь сам попал в положение непризнанного пророка.
– Ага, мое прошлое стало вашим настоящим - прекрасно. Будем надеяться, что мое настоящее - ваше будущее.
– Хотел бы этого - вы мне нравитесь... Поговорим-ка о деле, Николай Пантелеймонович. Как же все-таки с предсказанием открытий?
– Как, как! Сам мучаюсь. Я предсказал пару открытий, но даже говорить о них сейчас не хочу: до того, как их сделают, пройдет лет десять. Вот бы здорово было иметь рядом параллельный мир, в котором время идет впереди нашего, предсказывать - у себя - открытие, а потом бежать в соседнее измерение и смотреть, как и когда это открытие сделано.
– Прекрасная идея! А что вы называете открытием?
– Все-таки силен в вас журналист, мой дорогой. Дефиниции вам требуются, одни дефиниции. Открытие - это когда Рентген обнаруживает икс-лучи, а Менделеев чертит таблицу.
– А когда предсказывают нейтрино?
– Это еще лучше.
– Говоря короче, вы; как мой любимый Ньютон, против гипотез, вас интересует то, что он называл достоверностями или принципами.
– Конечно. Оно вернее. Вы же знаете, в атомной физике сейчас из ста опубликованных гипотез только одна оказывается верной. А ведь чтобы гипотезу опубликовали, надо и найти какие-то факты ей в подтверждение, и отстоять статью от рецензентов и редакторов. А прежде всего, конечно, физик сам должен не успеть разочароваться в своей гипотезе до публикации.
– Значит, одна из ста верна?
– Да!
– Тогда, может быть, лучше не предсказывать открытий? Проще найти, какие из уже предложенных гипотез гомологичны сделанным открытиям, или, иначе говоря, удовлетворяют критериям Авдюшко. Эти гипотезы и верны.
– Благодарю за великолепный термин. Но ведь может оказаться, что ни одна из гипотез не верна, и тогда все равно правильную гипотезу придется сочинять.
– Возможно. Но скорее всего верная гипотеза найдется. Слушайте, вот будет здорово!