Восьмая горизонталь
Шрифт:
Я изучил язык римлян, чтобы прочесть книги покойного хозяина, но и среди книг его не увидел трудов по герметической науке. А самому мне не найти философского камня, не найти, не найти. Хотя я бы отдал гору из философского камня за один бокал эликсира молодости".
Дальше шла воркотня в адрес "второго гения" его жизни, туманные фразы о смысле человеческого существования... и все.
– Ну как?
– спросил меня профессор.
Я достал блокнот.
– Все зависит от того, кто автор рукописи и о каких гениях здесь идет речь.
Профессор улыбнулся:
– Ясно только, что рукопись написана почерком восемнадцатого века. Скорее всего,
– Знаете, - я замялся, но потом решился: - Имя второго гения назову вам я.
– Ого!
– Знаток впервые сменил свою бесконечно снисходительную улыбку на более эмоциональное выражение лица: - Ого! А ну-ка!
– Я люблю Дюма, профессор. А у него есть роман "Жозеф Бальзамо". Это о графе Калиостро, профессор. У Бальзамо, который позже выступал под именем графа Калиостро, был учитель по имени или прозвищу Альтотас. Армянин.
– Это можно проверить?
– У вас в библиотеке должен быть весь Дюма. И есть еще такая книга на русском: "Знаменитые авантюристы XVIII-XIX веков". Там тоже упоминаются и Калиостро и Альтотас.
– А кто такой граф Калиостро?
– торопливо спрашивала меня молодая архивистка, когда мы с ней, едва поспевая за профессором, бежали по лестнице в библиотеку.
– Называл себя волшебником, прорицателем, великим исцелителем. Дурачил королей и князей, в том числе нашего Потемкина. В конце концов попался на уголовщине перед самой французской революцией. Кончил жизнь в Риме, в тюрьме.
– ...Да, это так.
– Профессор, совсем недавно олимпийски спокойный, теперь был возбужден до крайности.
– Был у Калиостро учитель по имени Альтотас! Был!
– Для редакции одного Калиостро, пожалуй, маловато, - сказал я.
– Вот узнать бы, кто первый "гений"! Если он окажется личностью покрупнее...
СОН ПЕРВЫЙ. У ГРАФА КАЛИОСТРО
Сырые каменные стены, у одной из них кое-как сколоченный топчан, на нем лежит толстенький человек с умным и немного хищным лицом. Я присаживаюсь на край топчана и спрашиваю:
– Do you speak English, monseur Josef?
– Какой болван меня будит! Могу я хоть в тюрьме выспаться или нет?
– А вы и так спите, мсье Жозеф. Я вам снюсь.
– "Я"? Кто этот "я", во имя всех дьяволов?!
– Я из России, журналист.
– Я был у вас. В Санкт-Питербурхе, еще кое-где... Что-то я вас не помню, молодой человек.
Жозеф Бальзаме, покряхтывая, растирая руками широкую волосатую
– А память у меня хорошая, - продолжал Калиостро.
– И потом... Что это вы на себя напялили? Скажите, ну скажите же мне, что это последняя русская мода! Какой-то изуродованный сюртук, штаны совершенно немыслимые... У меня чуткий сон. Почему же я не слышал лязганья засова? Может быть, вы хотите помочь мне бежать? Ради бога! Говорите быстрее, что я должен делать? Спасите меня!
– Это не в моих силах, мсье Жозеф. Увы. Я ведь вам снюсь. Для вас меня еще нет на свете. Я моложе вас на два столетия, мсье Жозеф.
– Мсье Жозеф! Почему не монсиньор? Почему не господин граф? Значит, вы не верите в меня?
– Я слишком много о вас знаю, мсье Жозеф.
– Так звали бы тогда по-русски: Осип Карлович - как князь Потемкин.
– Мне не хочется звать вас по отчеству, мсье. Я не слишком вас уважаю, хотя кое-чем, вы мне, бесспорно, нравитесь.
– На дьявола мне ваше уважение, мсье невежа! Я приближенный древних фараонов и новых королей, Великий кофт розенкрейцеров и вождь масонов...
– Я слишком много о вас знаю, мсье Жозеф.
– От кого?
– Ну, скажем, от Альтотаса.
– Эта старая сова, ко всему, еще и болтлива? Ну, дайте мне только выйти отсюда...
– Вам не выйти отсюда, мсье Жозеф. Это ведь замок святого Ангела. В Риме.
– Неужели Великий кофт, мари мудрец, не может повторить то, что сделал какой-то ювелир по имени Бенвенуто Челлини?
– Да, великий художник, скульптор и ювелир Бенвенуто бежал отсюда. Но у него были, кроме гениальности, железная воля, стальные мышцы. Ну и невероятное везение. А вы силой никогда не отличались, мсье Жозеф, и на папских харчах не окрепли, конечно. А уж насчет везения...
– Тогда зачем вы здесь? Если я выйду на свободу... Нет, когда я выйду на свободу, я вызову тебя на дуэль, человек, вселивший в меня ложные надежды!
– Такую же дуэль, какую вы предложили некоему врачу?
– А! Ты действительно кое-что обо мне знаешь. Да, меня вызвал на поединок врач вашего великого князя Павла Петровича. Кстати, как он сам, этот принц Поль?
– Давно умер, ведь прошло уже почти два столетия...
– Ну да, ну да, ты же мне снишься... А я предложил этому лекарю дуэль на свой лад. Каждый дает другому изготовленный им самим яд - не зря же мы оба врачи, и победит тот, кто сумеет найти противоядие... Ладно, мне было приятно вспоминать прошлое, поэтому давай расстанемся без обиды. Наверно, уже утро. Пора просыпаться.
– Одну минуточку! Скажите, какого великого человека учил Альтотас до вас?
– Ты слишком много хочешь знать, мой юный друг. Видишь, к чему меня привела та же страсть? Ах, добрые советы, добрые советы... Они всегда бесполезны. Мой покойный друг Юлий Цезарь слышать ничего не желал про мартовские иды... Ты улыбаешься? Вон! Я окончательно просыпаюсь.
Проснулся-то, конечно, я, Рюрик Варзин. В самолете, возвращавшем меня в Москву.
3. ЗА СОБСТВЕННЫМИ ОШИБКАМИ
– Что вы кончали, юноша?
– седой толстый человек утомление раскинулся в кресле, предварительно бросив на стол перевод рукописи Альтотаса. Он был академиком, а я журналистом, и я был вдвое моложе его, потому стерпел и не очень понравившийся мне тон вопроса и обращение "юноша", давно уже неуместное.