Восьмерка, которая не умела любить
Шрифт:
Для начала подъехал к зданию редакции «Сэра», которая располагалась в высотном здании за компанию еще с несколькими газетами и журналами. Поднимаясь в лифте с двумя взопревшими журналистами, я раздумывал, кем представиться, дабы выудить что-нибудь о покойном редакторе, но случай преподнес мне удачу, завернутую в фольгу и обвязанную шелковой ленточкой.
Едва я вышел из лифта на третьем этаже, как наткнулся на невысокого чудика в огромных роговых очках, задумчиво строчившего что-то в большой линованный блокнот. Чудик стоял посреди длинного коридора, по обе стороны которого шли двери
— Привет, ты меня узнаешь?
Чудик неохотно оторвался от сочинительства и поднял на меня тусклые глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков. Выражения счастья или радости на его лице при этом не появилось — каюсь, в студенческие годы я больше всех глумился над беднягой.
— Ты пришел устраиваться на работу? — не без тревоги спросил Лунатик вместо ответа на мой вопрос.
Я поспешил его успокоить, ласково улыбнулся, тут же взял под руку и повел по коридору в милой беседе.
— Понимаешь, с работой у меня все в порядке — ею меня обеспечивает папа, даже если я того не желаю. Дело тут в другом. Вот у тебя есть хобби?
Лунатик посмотрел на меня с презрением.
— Моя работа — это и мое хобби.
— Восхищаюсь тобой! А вот у меня помимо работы есть хобби — я изучаю случаи насильственной смерти. Так сказать, в метафизическом смысле — не провоцировала ли сама жертва свою смерть предшествовавшей жизнью, своим мировоззрением, образом мысли. Понимаешь?
Чудик остановился и выдернул свою руку из моих.
— Хочешь, чтобы я насплетничал тебе про нашего бывшего редактора?
Хм, быстро схватывает, собака… Я решил зайти с другой стороны.
— Кто занял место погибшего Лиманского?
Лунатик дерзко вздернул подбородок и ткнул пальцем в направлении кабинета с табличкой «Главный редактор».
— Вот сам иди и спроси.
Настала пора решительных действий. Убедившись, что коридор девственно чист и ничьи любопытные ушки из-за дверей не торчат, я схватил Лунатика за грудки, встряхнул и прижал спиной к стенке (вы наверняка неоднократно видели подобное в кино).
— Послушай ты, очкарик недоношенный! Если ты немедленно не расскажешь мне все о Лиманском, я тебе нос расквашу. Не сейчас, так вечером подкараулю в темном переулке, ты меня знаешь.
Он меня знал. Поэтому сердито отряхнулся и направился в конец коридора, к двери с табличкой «Литературный отдел», а я поспешил за ним.
Его кабинет был тесным и неуютным — окна с пыльными жалюзи, металлические стулья, заваленный «шедеврами» письменный стол. Ни цветочка, ни милой безделушки, одни кипы исписанной бумаги. Ох уж мне эти гении…
Лунатик молча устроился за столом, сдвинул бумаги в сторону и мрачно уставился на меня, усевшегося напротив него на таком же безобразном
— Ну, что конкретно тебя интересует?
— Все. Каким человеком Лиманский был, сколько имел любовниц, ругался ли с женой, у кого торчал полночи перед убийством, о чем спрашивали сотрудников следователи и кто что отвечал. Ну, ты понимаешь.
Лунатик поморщился.
— Ничего про жену и любовниц не знаю. Мы с шефом редко общались — я просто отдавал ответственному секретарю свои статьи, а потом, бывало, редактор вызывал меня, чтобы сделать замечания или что-то спросить.
— А вопросы следствия?
— Дак так, ничего особенного. «Где вы были в ночь на…», «Не угрожал ли кто…», «Не выглядел ли…» и все в таком роде.
Этот тип начинал меня раздражать.
— Ты что, действительно никого и ничего вокруг себя не видишь и не слышишь? Ведь всегда ходят разные слухи, домыслы, сплетни, люди судачат в курилке…
— Я не курю.
Еле сдерживаясь, чтобы не придушить засранца на месте, я перевел дух.
— Ну а своя версия убийства у тебя есть?
Лунатик неожиданно кивнул и посмотрел на меня строго и внушительно — так начальник смотрит на подчиненного.
— Есть. Это кара божья.
Я чуть язык не проглотил.
— Кара?
— Да, кара. Каждый должен отвечать за свои поступки. Око за око, зуб за зуб. Смерть за смерть. Именно так.
Это уже было интереснее. Лунатик встал и нервно прошелся по комнате, остановившись у пыльного окна.
— В редакции работала девушка, с которой Лиманский поступил крайне непорядочно. Она покончила с собой. Я думаю, ночное убийство — кара за смерть той девушки.
Ого! Оказывается, Лунатик не так уж отрешен от всего земного. Но больше меня потрясло другое — предположение, которое логически следовало после его пылкой тирады в духе эпохи Возрождения.
— Слушай, — проговорил я, ощущая, как сильно бьется мое сердце, — а ту самую девушку звали не Касей?
Лунатик вытаращил на меня глаза.
— Да. Она была у нас…
— Знаю, фотохудожником.
И я направился к двери. Но прежде чем выйти, оглянулся и задал еще один вопрос, не дававший мне покоя с самого начала:
— Скажи честно, Лиманский был похож на гомика?
Чудик даже покраснел. Опустил глаза. Но ответил голосом твердым и уверенным:
— Очень сомневаюсь.
Однако из его румянца следовало, что разговоры на эту тему в редакции все же ходили. Что ж, мой визит сюда принес свои плоды.
Восьмерка
Касин дом стоял в одном из тихих арбатских переулков, где, кажется, каждый камень олицетворяет собой историю. Прижми ладонь к почерневшей от времени стене, и в нее польется ток столетий. Ну, или, по крайней мере, двух — как гласила полустертая надпись под самой крышей, дом был построен в 1867 году.
Я долго не решался открыть тяжелую дверь подъезда и шагнуть на сумрачную лестницу, легким изгибом взлетающую к верхним этажам. Стоял во дворе и смотрел на сияющий солнечными зайчиками прямоугольник окна под самой крышей, откуда, должно быть, и упала, разбившись насмерть, моя любовь. Впрочем, необходимо душить в себе излишнюю сентиментальность.