Восьмерка, которая не умела любить
Шрифт:
— Я жив, Ален, — слабым голосом произнес Шкаф. — Никогда не слушай, что говорят женщины.
Он был очень бледен, в форменной рубахе с оторванным рукавом, оголявшим плотно перебинтованное могучее плечо. Трудно передать, какое облегчение я испытал, видя его улыбку.
— Что же произошло?
Шкаф осторожно потрогал забинтованное плечо.
— Какой-то чудик в меня стрелял. Как раз кончилась моя смена, я попрощался и вышел на улицу. Тут у меня расшнуровался ботинок, что вообще-то редко бывает.
— А если бы не нагнулся к ботинку?
Шкаф добродушно пожал плечами.
— Попали бы прямо в сердце.
Шмыгая носом, Тека расставляла на низком столике чайные чашки и тарелки с бутербродами. В это время закипел электрический чайник, и она залила кипятком чуть ли не полпачки заварки. Затем обернулась ко мне:
— Вы только вчера рассказали мне, что убиты все, кто был на той вечеринке, что записана на кассете, а сегодня…
— Ума не приложу, при чем тут я, — прервал ее Шкаф, нахмурившись. — Убивали парней Каси, я же всегда был для нее просто ее троюродным братом. Вроде как мебелью. — Парень с горечью усмехнулся. — Просто шкафом. Но лично я Касю никогда не огорчал.
— Может, ты знаешь нечто, о чем даже не догадываешься? — предположил я. — Конечно, сразу тут не разберешься, что к чему, поэтому давайте разложим все по порядку. Значит, ты вышел из банка после смены и попал под пулю. Почему сразу не сообщил охране?
Шкаф болезненно поморщился.
— С ума сошел? Банк же коммерческий! Начнется целое следствие, на время которого меня отстранят от работы, станут копаться в моих знакомствах, порочащих, так сказать, связях и прочем. Нет, на войне, как на войне, я лучше сам разберусь, чьих это рук дело.
Последняя фраза прозвучала угрожающе. Я вздохнул — у меня появился еще один добровольный помощник.
— Выстрел был один-единственный?
Шкаф кивнул.
— Не забывай, что я ведь служил в армии. Реакция у меня хорошая — как только пуля чиркнула плечо, думать забыл о шнурках и кинулся к своей машине. Приехал сюда и попросил у Теки ключ от студии.
— Я обратила внимание, какой ты бледный, но ей-богу, мне и в голову не пришло ничего такого. — Тека вздохнула, еще раз переживая последние события.
— Что было потом?
— Я хотел тут, в спокойной обстановке, осмотреть рану, — пожал плечами Шкаф и снова сморщился от боли. — Царапина ерундовая, но крови натекло много. Стал отдирать рукав, ну и, стыдно сказать, отключился.
— А тут я со своим чаем, — вклинилась Тека. — Захожу, а его нет, горит только ночник в самом углу. Подхожу ближе — Артем на полу, лицо белое-белое, мертвое. Я так испугалась, что сразу кинулась наверх звонить вам. А ведь нужно было сначала хотя бы пощупать пульс.
— Все нормально, — успокаивающе улыбнулся Шкаф. — Ты бы лучше поднялась и посмотрела, как там
Тека торопливо вышла.
Я внимательно посмотрел на доброго старого Шкафа. Он ответил мне своей спокойной улыбкой, в которой неожиданно мелькнуло нечто жесткое. Наконец заговорил:
— Как-то все нелепо и глупо. У меня такое чувство, будто бы кто-то перепутал роли. До сих пор стреляли по Касиным возлюбленным, а у нас с ней не было настоящей истории. Я даже не знал ничего о ее жизни. Она терпеть не могла, когда кто-то из родных пытался совать нос в ее дела.
Некоторое время мы молчали. Потом Шкаф налил себе крепчайшего чаю, положил шесть ложек сахара и с наслаждением сделал первый глоток. Затем второй, третий.
— Ты не представляешь, как мне хотелось горячего, крепкого и сладкого чая, — сказал он, словно извиняясь. — Но прежде надо кое-что рассказать тебе. Потом ты можешь спокойно ехать домой и выкинуть произошедшее со мной из головы. Заки должен срочно вернуться в Израиль, и тогда история завершится. Думаю, кто-то перепутал меня с ним.
Я едва не рассмеялся — чтобы перепутать худосочного Заки с могучим Шкафом, нужно страдать полной потерей зрения. А Шкаф мгновенно уловил направление моих мыслей и тоже сдержанно усмехнулся.
— Да, ты прав, перепутать нас практически невозможно. И все же какая-то накладка вышла. Меня не было на той видеозаписи, но… — Тут его голос дрогнул, и Шкаф опустил глаза. — Но один раз я был с Касей. Один раз, на Новый год, когда нам было по пятнадцать лет и мы перепили пива. Я был у нее первым.
На какие-то доли секунды на его лице появилось выражение невыносимой муки, словно одно воспоминание о той далекой любви до сих пор причиняло ему сильную боль. Но тут в студию вернулась Тека, и Шкаф мгновенно преобразился — бодро хлопнул в ладоши, развернувшись ко мне с широчайшей улыбкой:
— А я говорил, что у меня скучная жизнь. Выходит, накаркал?
— Выходит, так.
Тека проводила меня на улицу, наполненную летним теплом и детскими голосами.
— Я так рада, что Артем жив, ты не представляешь, — доверительно сказала она вместо прощания.
Так неожиданно мы с сестрой Каси перешли на «ты».
И ты, Брут
Словами не описать, как я устал в этот день неожиданных открытий, женских интриг и новых передряг. Ко всему прочему, вернувшись без сил домой, я сразу же попал в милый семейный ад. Во дворе меня встретила нервно прогуливавшаяся вдоль забора сестра.
— Наконец-то, — проворчала она не слишком любезно. — Я думала, тебя там тоже пристрелили. Еще один труп?
— Клиент скорее жив, чем мертв. Все в порядке, легкая царапина.