Восьмой ангел
Шрифт:
Два ее круга то сходились, слепливаясь в сверкающий шар, то расходились, превращаясь в знакомый знак бесконечности. Вот онирасширились, чуть ли не выплеснув радужное многоцветье за края доски, а вот снова сжались. И еще, и еще… И вот уже на месте прекрасных разноцветных колец горячо засветились два правильных одинаковых янтаря.
Ольга потерла глаза, ощущая жар, исходивший от прозрачных камней, и… увидела перед собой ушастую кошачью голову.
— Пушок? — удивилась она. — Откуда?
— Ну,
— Помню, — согласилась Славина. — Мне опять сон тот самый приснился, про восьмерку. Я с ума сойду, батюшка, — Ольга жалобно посмотрела на спутника. — За что мне это наказание? Я снова была маяком, спасала Макса, а потом — снова эта доска с восьмеркой. Только цифра была такой красивой, как радуга… Что-то ведь все это означает?
— Конечно, дитя мое, — улыбнулся отец Павел. — Восьмерка — число удивительное.
— Что? — подхватилась Славина. — Вы знаете? Скажите!
— Я не толкую сны, Олюшка. Да не расстраивайся, — утешил он, краем глаза увидев, что девушка снова сникла. — Если есть вопрос, обязательно припасен и ответ. Потерпи. Всему свое время.
— Только когда оно наступит…
— В срок. И не раньше.
— А где мы уже? — Ольга поскучнела, поняв, что разгадки своего сна она не получит. — Долго я спала?
— Мончегорск миновали, к Оленегорску подъезжаем. Часа через два будем на месте.
— В Мурманске?
— Зачем нам Мурманск? Мы же на Сейв-Вэр едем?
— А вы дорогу знаете?
— Я же местный, Олюшка. И Сейв-Вэр не раз вдоль и поперек прошел.
— Вы? Зачем?
— Сначала с Рощиным ходил, а потом уж один. Все понять пытался, что за зверь такой — сейд.
— Поняли?
— До самого твоего появления думал — да. А оказалось… Недооценил я Рощина. Считал, дурью мается. А после того, что ты рассказала… Глупость и невежество, вот за что мы расплачиваемся. Ведь все эти его теории мне давным-давно известны. Сколько ночей мы с ним проспорили до зари. Сколько он мне всего рассказывал о своих открытиях, а я полагал — блажит! И Арктида эта… Ну что бы мне, дурню старому, по-иному на это взглянуть?
— И что тогда?
— Может, отвел бы Владислава от грешных мыслей, убедил бы. Я ведь долгое время оставался его единственным слушателем! А потом своим горем увлекся, до сейдов ли мне было? Вот тебе и мера за меру… Жалко, ох как жалко!
— Вы его еще жалеете? — поразилась Ольга. — Ведь он искренне верит, что поступает правильно.
— В том-то и дело, что искренне. Заблудшая душа… Когда цель неправедна, средства не оцениваются. Зачем? Вот и Рощин все свои злодейства оправдывает.
— Нацисты тоже оправдывали! И эта «Седьмая раса». Так мы с вами договоримся, что и Гитлера жалко.
— Как и всякую заблудшую душу. Гитлер, когда миллионы евреев в газовых камерах душил, уверен был, что так надо, что он борется за чистоту нации. Ну, а наши? Ленин, Сталин… Двадцать миллионов своих
— А вдруг в самый последний момент испугается и опомнится? — Ольга с надеждой уставилась на собеседника, надеясь, что тот поддержит ее слова.
— Сомневаюсь, — грустно вздохнул священник. — Если душа настолько заблудилась, если плотский ум возобладал над духовностью, то цель всегда будет оправдывать средства, а человек — свои действия. Давай-ка, дитя мое, расскажи мне еще раз то, что тебе говорил Рощин. И про обряд сейда, и как он с его помощью собрался устроить мировой катаклизм. Может, ты что упустила… А нам с тобой ошибиться нельзя.
Послушно пятясь, не сводя глаз с бесстрастного лица догонского жреца, друзья отошли под указанное дерево, присели.
— Выходит, то, что наблюдал Адам, это знак? — едва слышно спросил Макс. — Гонцы — это корабли, которые летят за догонами?
— А вестников среди них нет, — повторил Моду слова хогона. — Значит…
— Пророчество одного из мифов?
— Похоже. Если верить хогону, то сегодня ночью догоны должны покинуть Землю.
— Как? — Барт горько хмыкнул. — Сядут в ракеты и унесутся на Сириус?
— Светила вышли из картины… Макс, у тебя нет ощущения, что мы сходим с ума?
— Уже сошли. Но если это поможет попасть в пещеру, я готов остаток дней провести в сумасшедшем доме.
— Ну да, — согласился малиец. — Лучшего места для занятий наукой трудно представить. Ни о пище заботиться не надо, ни о собственном реноме.
— А хогон, может, он…
— Попробуй, посиди тут в одиночестве несколько лет кряду, общаясь исключительно с предками. Для него мифы — такая же реальность, как для нас с тобой — Интернет. Подождем. Недолго осталось. Может, бледного лиса увидим. — Моду попытался улыбнуться, показывая другу, что относится ко всему происходящему, как к забавной шутке, но даже в надвигающихся сумерках было видно, что улыбка вышла кривой и неуклюжей, как у перепуганного ребенка, изо всех сил пытающегося показать, что ему не страшно.
— Красная вода… Это о чем? — продолжал вслух размышлять Барт. — Кровь? А шар, из которого нет выхода? Тот самый волшебный кристалл или космический корабль в форме шара?
— Спроси еще, откуда в пещере, глубоко под землей, появится зеленый луч? — грустно продолжил Моду. — И почему я пришел вовремя, но опоздал…
— В прошлый раз он сказал мне, что догоны вознесутся ввысь в пламени великого огня…
— Землетрясение? Пожар? Макс, — Моду снова улыбнулся, но теперь как-то жалко и обреченно, — ты понимаешь, что ответ на любой из этих вопросов — Нобелевская премия?