Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник)
Шрифт:
– Он не приказывал, – сказала Рут.
– Прошу прощения, – с жаром вмешался О’Мираг, – но он определенно это сделал. И я откровенно изложу свои принципы. Я против того, чтобы обелять негодяев, которым занимается шайка профессиональных тупиц, старающихся прославить треклятую Британскую корону. Они вырывают сердце из бессмертного тела литературы!
Чипмен властно поднял руку:
– Возражение отвергнуто.
О’Мираг вышел из себя.
– Что вы имеете в виду? – спросил он. – И вообще, на чьей вы стороне, мистер?
Чипмен указал на Рут:
– Я на ее стороне. Эту
– Джо, – холодно сказала Ханна Чипмен, – это не смешно.
– Смешно! – воскликнул О’Мираг. – Это сущий вздор! – И добавил, глядя, сощурясь, на Чипмена: – Если не знаете, что за вздор несете, мистер, будьте добры, помалкивайте.
Чипмен сделал глубокий вдох.
– Хотите выйти и повторить это?
– Хочу!
– Отлично, – сказал Чипмен, – идите и повторите. А я тем временем поговорю о деле с этой очаровательной интеллектуалкой, которая могла бы – только могла бы – заинтересоваться кинопробой. Что скажете? – обратился он к Рут. – Может, проба выйдет удачной, может, нет, но без всяких условий. Мне нужен отснятый материал, чтобы посмотреть, может ли кинокамера передать эти флюиды. Вы заинтересованы?
– Это вызывает у меня легкое любопытство, – ответила Рут, – но не заинтересованность. Знаете, то были его племянники, не сыновья.
– Кто? – спросил в замешательстве Чипмен.
– О, вы знаете, кто. Те принцы в Тауэре были племянниками Ричарда, не сыновьями.
О’Мираг, погруженный в мрачную задумчивость, внезапно потянул Чипмена за рукав.
– Мистер, – заявил он таким тоном, что все находившиеся вблизи повернули головы к нему. – Думаю, вы меня очень сильно оскорбили. Признаетесь в этом откровенно, как честный человек?
– Нет, – беззлобно ответил Чипмен. – Я прирожденный трус. Оскорбляю только детей и старых дам. Маленьких старых дам, – добавил он и на фут опустил ладонь над полом, чтобы показать каких.
О’Мираг возражений не терпел:
– Я сказал, что вы очень сильно оскорбили меня, мистер, и мне это не нравится. Особенно не нравится потому, что оскорбление исходит от здоровенного, жирного, трусливого недотепы, пахнущего голливудской покойницкой. Что скажете по этому поводу?
Мюррей не стал ждать ответа Чипмена – схватил Рут за руку и потащил ее из центра бури, увидев напоследок занимательную сцену: кулак О’Мирага безрезультатно отскочил от мягкого плеча Чипмена, и почти одновременно большая кожаная сумка Ханны Чипмен резко ударила О’Мирага по испуганному лицу. От удара сумочка раскрылась, и все вокруг оказалось заполнено ее содержимым.
«Ханна может этого не знать, – подумал Мюррей, – но никто не смог бы нанести более мягкого удара в защиту Эдуарда Первого».
Глава 16
Мир за стенами дома был холодным, пустым, оживлял его порывистый ветер. Безлиственные деревья раскачивались в унисон, старомодные уличные фонари со скрипом
Мюррей остановился на тротуаре у подножия ступеней, сказал:
– Постой, хочешь смертельно простудиться?
Рут покорно стояла, пока он застегивал ей пальто. Его окутывало тепло ее тела, лицо находилось в опасной близости, и защищаться от этого он мог только тем, что хмурился, резко продевал пуговицы в петли, был добрым, но равнодушным мужчиной, ухаживающим за маленькой сестренкой.
– Все-таки решила идти пешком? – спросил он. – По такой погоде путь домой долог, а у меня за углом стоит машина.
– Я предпочту идти. А погода замечательная. Все вокруг напоминает Walpurgisnacht [33] . – Она подняла взгляд к тучам, проплывающим мимо луны. – Видишь? Может быть, сейчас пролетает ведьма.
33
Вальпургиева ночь (нем.) – ночь с 30 апреля на 1 мая. Во многих странах Западной Европы в эту ночь отмечается праздник, восходящий к дохристианским традициям. В народных легендах в ночь на первое мая ведьмы устраивают шабаш на горе Блоксберг.
– Нет, нет. Ее бы засекли радаром и сбили, не дав миновать Лонг-Айленд. Сбили бы, как сверхзвуковой самолет.
– Долой эту мысль, – сказала Рут. Постукивание ее высоких каблуков создавало быстрый аккомпанемент его шагам, они шли вниз по улице, и, заметил Мюррей, она старательно держалась в нескольких дюймах от него. – Долой радар. Долой все, что уничтожает ведьм, чародеев и чудеса. Наступишь на трещину – маме дашь затрещину, – весело произнесла она нараспев, осторожно выбирая путь среди трещин на тротуаре, а потом негромко вскрикнула: – О бедная мама! Но ведь это не моя вина? Здесь трещин больше, чем целого асфальта.
– Это должно служить бедной маме утешением, – язвительно произнес Мюррей. – Но иного она не заслужила. Женщина, позволяющая пьяной дочери заигрывать с колдовством…
– Если не знаешь, что за вздор несешь, будь добр, помалкивай. С колдовством я больше не заигрываю. И я не пьяная. У меня исключительно активная печень, она что-то делает или не делает с выпитым алкоголем, поэтому опьянеть мне невозможно. Сейчас я просто слегка навеселе. В этом нет ничего дурного, так ведь?
– Совершенно, – ласково ответил Мюррей. – Похоже, это идеальное состояние.
– Вот именно. – Она вспомнила что-то приятное и вздохнула. – Господи, какая ночь. Какая чудесная ночь. Я не умолкала, как только вошла туда, и любила каждую минуту там до потери сознания. Должно быть, во мне скопилось пять лет разговоров, и множество славных, потрясающих людей слушали меня и спорили со мной. А я люблю, черт возьми, чтобы люди со мной спорили. Терпеть не могу сладкоречивых типов, которые улыбаются и поглаживают тебя по головке вместо того, чтобы высказаться начистоту.
– Я так и понял. Между прочим, пока длились все эти рукопожатия – до того как начался скандал, – ты хотела что-то сказать мне. Что именно?