Воспевая утреннюю звезду
Шрифт:
Неважно кто и зачем принес ее сюда, но выбрали для нее самую надежную камеру. Тесанный человеческими руками камень лишен души, он мертв и нем. Эти стены воздвигли непроницаемый барьер между Ллис и природой. Таким образом ее лишили возможности призвать на помощь силы земли. Она не могла ни защитить себя, ни выбраться на свободу. Ллис чуть не заплакала от отчаяния.
«Соберись с мыслями, раскинь мозгами», – советовал ей внутренний голос. В тяжелейший час жизни она вспомнила годы учения.
«Никто здесь не спасет тебя, кроме тебя самой».
Отбросив одолевающие ее мысли, девушка попробовала
Ллис рассеянно подняла оставленную кружку и выпила изрядное количество прохладной, свежей воды. Постепенно ум ее начал избавляться от страха и бесполезных сожалений. Она сосредоточилась на обдумывании того, как достичь своей главной цели – свободы, и в процессе размышлений пришла к интересным выводам. Она знала, что из подобного камня в здешних местах строили только монастыри, значит, она в том самом монастыре, где, по мнению Адама, уже бывала. В том монастыре, где умер насильственной смертью его брат.
В этот момент ей стало совершенно очевидно, что между ее похищением и смертью Элфрика есть связь, но какая именно, пока было неясно. Желая разобраться в своих мыслях, Ллис инстинктивно протянула руку к кристаллу, всегда лежавшему в сумочке у нее на поясе.
– Силы небесные!
Ллис не задумываясь произнесла любимое восклицание своего приемного отца. У нее забрали сумочку! Более того, ее одели в монастырское одеяние. Больше на ней ничего не было. Ее ужаснула мысль, что переодевание было совершено, когда она была без сознания. Но больше всего Ллис горевала из-за потери белого кристалла. Однако этот новый удар не поверг ее в отчаяние, напротив, он привел ее в ярость, исполнив решимости расправиться с подлыми негодяями, лишившими ее свободы.
Она поняла, что ее похищение было частью плана, угрожавшего семье ее приемных родителей, и это еще сильнее укрепило ее решимость. Несомненно, частью этого враждебного плана было и нападение на Адама, которое, она уверена, повторится при первой же возможности.
Вскоре после того, как Адам заснул, ему вновь пригрезилась нежная красавица, такая податливая в его объятиях. Но на этот раз образ изменился.
От девушки пахло не опьяняющей свежестью, а душным, тяжелым и неприятным запахом сладкого перебродившего вина. Он резко оттолкнул ее… вернее, попытался оттолкнуть. Женщина, подобно Далиле, приникшей к Самсону, обвилась вокруг его тела. Он проснулся.
Адам сбросил с себя полуодетую сирену, откровенно бесстыдную в стремлении обольстить его.
Когда он целовал Ллис, он понял, что она неопытна в таких делах. А теперь он столкнулся с искушенной распутницей, грубо разрушившей его мечты. Неприятная сцена вернула его к действительности, подействовала подобно ушату ледяной воды, вылитому на голову. Он перевел взгляд с глаз, пылавших страстью, на обнаженные груди. Возле свечей, стоявших в изголовье кровати, он увидел дымящуюся жаровню. Мускусный запах дыма показался ему отталкивающим.
Неужели это существо (даже мысленно он не хотел называть эту женщину Ллис) пыталось околдовать его? Он вновь посмотрел на полуобнаженную женщину, так соблазнительно лежавшую поперек его матраса. Она страстным
Адам затряс головой. Свет свечей заплясал на его волосах, как огни бакенов, предупреждающих об опасности. Ни за что не поддастся он колдовству этой язычницы! Ха! Адам мысленно рассмеялся над этим утверждением. Если бы Ллис оставалась все той же нежной колдуньей, то, как он подозревал, даже его железная воля была бы растоплена исходившим от нее нежным огнем. Но уступить этой вульгарной дьяволице, которая смеялась, заслышав весть о смерти Элфрика? Да никогда! И в самом деле, как только он понял, кого именно он держал в объятиях, его воспламенившаяся было кровь остыла.
Он ушел, оставив разъяренную женщину в постели, выскользнул из дома и улегся на чистой соломе рядом со своим боевым конем. Но стоило ему устроиться в темноте, как мысли о Ллис вновь захватили его. Казалось, что у нее было одно тело, но две совершенно различные души. Адаму очень хотелось, чтобы кто-нибудь, знакомый с обычаями друидов, ответил на мучившие его вопросы. Но он знал только одного такого человека, а Вулф и без того был перегружен проблемами.
Адам убеждал себя успокоиться и отдохнуть, потому что завтра ему понадобятся силы для новых поисков. Но это ему не удалось. Ему ничего не оставалось, как лежать, уставившись в стропила конюшни, едва различимые в сумраке, и сравнивать две стороны личности Ллис или две разные Ллис.
Первую он встретил в монастыре, затем сегодня днем, потом ночью в своей постели. Эта Ллис была явной распутницей с обольстительным телом, которое она стремилась продемонстрировать. Вторая пробудила его от забытья, вызванного раной, обтирая холодной водой, но с тех самых пор она сторонилась его. Она казалась ему робкой, как дикое лесное животное. По ее осторожным, брошенным украдкой взглядам, он видел, что нравится ей, но видел также, что она его боится. И лишь раз он видел дерзкое пламя в этих синих глазах. При воспоминании об этом он невольно улыбнулся.
Полуприкрыв золотистые глаза густыми бронзовыми ресницами, Адам продолжал сравнивать. От первой Ллис несло тяжелым запахом мускуса, вторая же благоухала ароматом полевых цветов. Но самой существенной деталью было то, что призывно вздернутые пышные груди Ллис из монастыря были несколько иными, чем у Ллис из Трокенхольта, у которой грудь тоже была пышной, но более изящной, а с его точки зрения, и гораздо более обольстительной. Можно изменить выражение лица и поступки, но физические различия скрыть не так легко.
Неожиданно Адам сел. Так неужели же существует не одна Ллис, а две?
«Нет, – сказал он себе, – это все твои бесплодные фантазии. Это ты в своем воображении создал свои собственный образ друидской колдуньи».
Он упрямо сжал зубы. Эти иллюзии могли ему стоить рассудка и даже, возможно, бессмертия христианской души.
ГЛАВА 9
Ллис проснулась как от толчка. Как это она могла заснуть в столь отчаянном положении? Может быть, в кружке была не только вода? Она сердито взглянула на коптящую свечу. Судя по тому, что ее пламя уже почти плавало в сале, прошло довольно много времени.