Воспевая утреннюю звезду
Шрифт:
Казалось, Адам и Вулф не замечали дразнящего аромата мяса, тушившегося на медленном огне в висевшем на треноге большом горшке. Злополучная история с Ллис полностью поглотила их внимание, и они забыли, что давно наступило время ужинать, и слуги беспокойно ждали, когда смогут накрыть на стол.
– Мою приемную дочь в округе мало знают. Последние несколько лет она живет в Талачарне и изредка навещает нас, но подолгу у нас не живет. – Вулф решительно покачал головой, напрочь отметая предположение о том, что нападение на Ллис могло быть заранее спланированным похищением. Его золотая грива была так ярко окрашена
Адам молча слушал его, наклонившись вперед и упираясь локтями в колени. Слова Вулфа напомнили ему о том, что он едва успел спасти Ллис: если бы гордость помешала ему последовать за ней или если бы он немного задержался… На его скуле дернулся мускул.
Вулф продолжал говорить, не замечая бури, разыгравшейся в душе Адама.
– Ее схватили, когда она выполняла работу, которую мог бы сделать любой из моих рабов. Значит, напавшие на Ллис приняли ее за одну из рабынь и просто пытались похитить то, что принадлежит мне, что, конечно, не умаляет серьезности злодеяния.
Хотя Адам предпочел не обсуждать этот вопрос, он был не согласен с тем, что нападавшие приняли Ллис за одну из рабынь. Конечно, Вулф очень надеется, что никто из его близких и любимых не был преднамеренно избран в качестве жертвы. Однако Вулфу должен был бы показаться подозрительным тот факт, что в беду попали и его родная и приемная дочери. И оба случая произошли на том же месте. Было ли это совпадением? Возможно. Однако Адам был убежден в том, что подобные совпадения могут оказаться звеньями одной цепи.
Робкий стук в дверь вывел его из глубокой задумчивости.
– Войдите! – крикнул Вулф, стараясь, чтобы в голосе не отразилось охватившее его раздражение.
Тяжелая дубовая дверь слегка приоткрылась и в ней показалась небольшая женская фигурка, силуэт которой вырисовывался на фоне лиловых сумерек.
Ллис сидела ближе всех к двери. Она поспешила, чтобы пригласить гостью в дом. В свете пламени камина фигурка оказалась плачущей девушкой, прижимающей к груди какой-то сверток.
– Мой ребенок очень сильно заболел, – хрипло, с трудом, проговорила она. – Леди Брина, я умоляю вас спасти мое дитя.
Отчаянная мольба сопровождалась новым потоком слез из распухших глаз. Лицо девушки с огромными темными глазами казалось почти нереальным.
– Леди Брина сейчас занята лечением другого ребенка, – тихо ответила Ллис на просьбу девушки, разразившейся очередным потоком слез. – Но я могу вам помочь, если вы позволите.
Девушка кивнула, и спутанная прядь каштановых волос упала ей на лоб.
Ллис осторожно взяла завернутого в лохмотья ребенка из хрупких рук девушки и сразу поняла, что жизнь уже покинула его. Покачав головой, Ллис тут же предала эту печальную ношу Вулфу, который подошел и стал рядом с ней. Ллис посмотрела на девушку, слишком молодую, чтобы быть матерью. Ее лицо покрывало множество старых и свежих синяков и царапин.
Ллис было очень жаль бедняжку, и в порыве сострадания она обняла ее и шепотом сообщила печальную весть.
Прищурив глаза, Вулф рассматривал незваную гостью. Он гордился тем, что лично знал каждого уроженца Трокенхольта, всех своих людей… но он никогда не встречал эту девушку. Ее горе было искренним, но кто она и откуда пришла?
Вулф подошел к рабочему столу Брины и осторожно положил
Ллис поняла, что гостья боится Вулфа, а возможно, и мужчин вообще. Но постепенно она убедила убитую горем девушку выйти из темного угла на свет и усадила на оставленный Вулфом стул неподалеку от камина, где девушка могла согреться. Опустившись на колени рядом с ней, Ллис принялась растирать ей руки и ноги, стараясь согреть, и ласково приговаривала что-то утешительное.
Погруженная в свое горе девушка не видела неподвижно сидевшего на соседнем стуле Адама. Он внимательно наблюдал за происходящим, прислушиваясь к словам Ллис. Ее сочувствие чужому горю было таким искренним! Адам с трудом мог поверить, что она когда-то жестоко рассмеялась, узнав о смерти Элфрика. Однако на твердых мужских губах вновь появилась улыбка. Ллис так старалась помочь всем больным и попавшим в беду, так нежно заботилась о Кабе, была так дружна со слугами и всегда так охотно принималась за любую работу, что, вполне возможно, все это не было только притворством колдуньи из монастыря.
И все же у Адама появились проблески надежды. Может быть, женщина, завладевшая всеми его помыслами наяву и во сне, была действительно так чиста, как это казалось? Улыбка его стала теплее. Внезапно ледяная волна недоверия погасила эти первые проблески. Откуда ему знать, что на самом деле на уме у этой колдуньи? Разве ему не доводилось слышать о том, что друиды, и в частности Глиндор, обладали способностью расстраивать планы врагов, меняя их настроение? Золотистые глаза Адама потемнели. Ему ведь давно известно о женском вероломстве, а могущество колдуньи могло только усилить ее женское коварство. Он отказывался думать о двойственности своих впечатлений: с одной стороны, он считал ее колдуньей, с другой – отрицал могущество друидов, несмотря на чудеса, которые ему довелось увидеть.
Глубоко озабоченная состоянием бедной девушки, Ллис тем не менее чувствовала пристальное внимание Адама, и оно давило на нее тяжким грузом. Опасаясь, что Адам испугает девушку, она полностью отдалась заботам о ней.
Наконец-то стол накрыли к ужину, но прошел он безотрадно. Два илдормена остались за столом в одиночестве. Прежде чем вернуться к своей подопечной, вновь ускользнувшей в темный угол, где она чувствовала себя спокойнее, Ллис отнесла миску с тушеным мясом в комнатушку Ани, чтобы Брина могла поесть, не отходя от дочери.
Желая успокоить девушку и надеясь, что постепенно та перестанет бояться, Ллис положила ей в темном углу один из матрасов, набитых травой и всегда готовых принять неиссякаемый поток страждущих, обращавшихся за помощью к Брине. Между очередными приступами рыданий Ллис уговорила несчастную мать съесть хоть немного свежего хлеба и выпить теплый успокаивающий отвар. Наконец девушка уснула, но даже во сне она тихонько всхлипывала.
Ни сидевшие за столом мужчины, ни женщины в углу не заметили, как проснулся Пип. Он повернул рыжую голову на знакомый ноющий звук. Эти всхлипы он слышал в лесу, и это они привели его в охотничью западню.