Воспламеняющая взглядом
Шрифт:
– Боюсь, что уже поздно, – раздался голос откуда-то сверху.
– Чарли, – тихо позвал голос. Откуда-то сверху, но откуда? Казалось, он звучал отовсюду.
Внутри у нее так и вспыхнула ярость, раздуваемая чудовищной несправедливостью происходящего, – этому не будет конца, их поджидают за каждым поворотом, им отрезают все пути к бегству. Она почувствовала, как мгновенно подступило нечто. В последнее время оно держится у самой поверхности – так и просится наружу. Вот и с этим, который привел ее сюда... ей стоило только подумать о том, чтобы он бросил пистолет, как его
Вот уже подступает этот жар и начинает расходиться во все стороны, точно она, Чарли, – немыслимая батарея отопления или что-то в этом роде. Она прочесывала взглядом сеновал – нет, не видно. Сплошные ряды тюков. Сплошная темень.
– Я здесь, Чарли. – Голос звучал громче, но по-прежнему спокойно. Он врезался лучом прожектора в туман ее слепой ярости.
– Спустись вниз! – закричала Чарли. Она вся дрожала. – Спустись вниз, пока я все не подожгла! Я ведь могу!
– Можешь, я знаю, – тихо отозвался голос. Да, он несся ниоткуда и одновременно отовсюду. – Но если ты это сделаешь, сгорят лошади. Слышишь, что с ними творится?
Она услышала. Только сейчас услышала, когда он сказал. Лошади обезумели от страха, они храпели и бились в запертые двери. Среди них был и Некромансер.
У нее сжалось горло. Перед глазами возникла ферма Мэндерсов, огненные зигзаги в траве, обугленные цыплята.
Она устремила взгляд к спасительному корыту с водой, близкая к панике. Она кое-как сдерживала силу, дрожавшую на пределе, готовую в любую секунду
(назад) вырваться наружу
(НАЗАД!) и смести все на своем пути.
(НАЗАД, НАЗАД, СЛЫШИШЬ, НАЗАД!)
На этот раз из корыта не просто повалил пар – в мгновение ока вода превратилась в яростно бурлящее варево. В следующее мгновение хромированный кран над корытом сорвался с резьбы, закрутился пропеллером. Насадка выстрелила из трубы, как из пушки, и пролетев через весь коридор, врезалась в дальнюю стену. Из трубы хлынула вода. Холодная. Ей передалось это ощущение прохлады. Но вода уже начинала испаряться, и проход между стойлами заволокло молочным туманом. Свернутый в бухту зеленый пластмассовый шланг, висевший на стене рядом с трубой, стал плавиться, одно кольцо за другим.
(НАЗАД!)
Но она уже обуздывала стихию, постепенно усмиряла ее. Прежде это было невозможно – стихия угомонилась бы не раньше, чем произвела намеченные разрушения. Сейчас она научилась как-то сдерживать эту силу... да только сила с тех пор выросла неизмеримо!
Ее лихорадило.
– Чего тебе еще надо? – спросила она, понижая голос. – Почему ты не даешь нам уйти?
Испуганно, на высокой ноте заржала лошадь. Чарли нетрудно было понять, что с ней там творится.
– Кому придет в голову, что можно дать вам уйти, – сказал Рэйнберд все так же тихо. – Даже твоему отцу, думаю, не придет. Ты опасна, Чарли. И ты это знаешь. Если мы дадим тебе уйти, завтра тебя захватят агенты какой-нибудь другой стороны. Я не шучу, можешь быть уверена.
– Я не виновата! – крикнула она.
– Оно конечно, – раздумчиво сказал Рэйнберд. – Не виновата. Только это все фигня. Я не
– Все ты врешь! – пронзительно крикнула она. – Ты обманывал меня, притворялся, что ты...
Она остановилась. Рэйнберд одним махом перелез через ряд тюков и уселся на край сеновала, свесив ноги. На коленях у него лежал пистолет. Его лицо выплыло на нее, как выщербленная луна.
– Разве я врал тебе? Нет. Просто я переиначивал правду. И делал это, чтобы спасти тебя, Чарли.
– Нагло врешь! – прошептала она и с ужасом почувствовала, как ей хочется ему поверить. Глаза щипало от подступивших слез. Она слишком устала, и ей очень хотелось поверить ему, поверить в то, что она ему действительно небезразлична.
– Ты отказывалась участвовать в тестах, – продолжал Рэйнберд. – Твой отец тоже. Как по-твоему, чем бы кончилось? Думаешь, они бросились бы извиняться: «Ах, это недоразумение»... и выпустили вас на волю? Ты же видела их в деле, Чарли. Видела, как они ранили этого Мэндерса. Они вырывали ногти у твоей матери, а потом они ее у...
– Хватит! – страдальчески закричала она. Неусмиренная стихия вновь напомнила о себе, угрожающе подступив к самому краю.
– Не хватит, – сказал он. – Пора тебе узнать правду. Я сдвинул тебя с мертвой точки. Я заставил их плясать вокруг тебя. Ты думаешь, расстарался, потому что это моя работа? С...тобой я хотел на мою работу. И на всех этих... Кэпа, Хокстеттера, Пиншо, Джулза, что привел тебя... Все они дерьмо.
Она, как загипнотизированная, смотрела на зависшее над ней лицо. Сегодня его глаз не был закрыт повязкой, и этот щелевидный с извивами провал казался напоминанием о каком-то ночном кошмаре.
– Я не соврал тебе про это. – Он поднес руку к лицу. Его пальцы легко, почти любовно ощупывали шрамы на подбородке, до мяса содранную щеку, выжженную глазницу. – Да, я переиначил правду. Не было ни ямы в земле, ни конговцев. Меня оприходовали свои. Потому что они были такое же дерьмо, как эти.
Чарли не понимала, не могла вникнуть, о чем он. Голова у нее шла кругом. Разве он не знает, что стоит ей захотеть, и он превратится в хрустящий хлебец?
– Но все это дело десятое, – сказал он. – Все, кроме нас с тобой. Между нами должна быть ясность. Полная ясность. Больше ничего. Чарли.
Внутренний голос подсказывал ей, что он говорит правду, – но за его словами лежит еще другая, скрытая правда. То, чего он не договаривал.
– Поднимись ко мне, – сказал он, – и мы здесь все обсудим. Это был своего рода гипноз. И отчасти телепатия. Она ведь догадывалась о той, скрытой правде, однако ноги сами несли ее к лестнице, что вела на сеновал. Нет, не о каких-то там обсуждениях он ей сейчас говорил. Он говорил о том, что надо разом со всем покончить. С сомнениями, горечью, страхом... с искушением зажигать костры один другого больше, пока не случитс непоправимое. При всем безумии, при всей своей извращенности, слова этого человека убеждали ее в том, что он ей предан, предан как никто. И... да, это правда, в глубине души она желала этого. Желала конца и освобождения.