Воспламеняющая взглядом

Кинг Стивен

Единственное, что ей отчетливо запомнилось (та же деталь впоследствии фигурировала в показаниях оставшихся в живых очевидцев), это целехонька кирпичная труба, взлетевшая в небо, подобно ракете, в то время как особняк о двадцати пяти комнатах, объятый пламенем, развалился, словно карточный домик. Стихия, это огненное дыхание дракона, подняла на воздух камни, доски, целые балки. Расплавленная пищущая машинка, похожая на завязанную в узел зеленую тряпочку для мытья посуды, описав крутую дугу, врезалась в землю меж двух ограждений, образовав небольшой кратер. Со скоростью стрелы, выпущенной из арбалета, пронесся и скрылся

из виду стул с бешено крутящимся сиденьем.

Жгучий зной сгущался вокруг Чарли.

Она озиралась, ища, что бы еще разрушить. Уже дымились два великолепных особняка (впрочем, от одного из них осталось только воспоминание), конюшни, останки лимузина. Даже тут, на открытом воздухе, пекло нещадно.

А внутренняя энергия все набирала и набирала силу, прося выхода, требуя выхода, грозя в противном случае разорвать, уничтожить ее носителя.

Чарли ничего уже не соображала. Неужели и это еще не конец? И тут она вновь повернулась к ограждению, за которым начиналась дорога в другой мир, и увидела, как люди, потеряв голову от страха, бросаются на заградительную сетку. Там, где секции выпали, им удалось через нее перелезть. Истошно кричала молодая женщина в желтой юбке гаучо, ставшая добычей собак. И вдруг Чарли услышала голос отца – так явственно, словно он, живой, стоял рядом: Хватит, Чарли! Остановись, пока можешь! Но может ли?

Оторвавшись от ограды, она лихорадочно искала взглядом то, что сулило спасение, одновременно пытаясь совладеть с этой стихией, удержать ее в каких-то границах. А та рвалась наружу, разбегалась по траве немыслимыми огненными спиралями.

Ничего. Ничего, разве что...

Пруд.

Чарли, окруженная особым миром молочной белизны, отдавала пруду свою энергию, пыталась укротить ее, утихомирить, одолеть. Казалось, ей не будет предела. И все же Чарли уже могла ее как-то контролировать; энерги послушно перетекала в пруд, словно по невидимой трубе. Но что, если вс вода испарится раньше, чем стихия будет отторгнута и растворена?

Отныне – никаких разрушений. Лучше она сама отдастся на растерзание этому зверю, чем позволит ему вырваться наружу, чтобы пожирать все вокруг.

(назад! назад!)

Наконец-то энергия стала утрачивать свой запал, свою... свою способность к самогенерации. Начался распад. Все вокруг было окутано густым белым паром; пахло прачечной. Угрожающе шипел и пузырился невидимый пруд.

(НАЗАД!)

Опять всколыхнулась мысль об отце, и боль утраты пронзила ее с новой силой: мертв... он мертв... эта мысль словно еще больше растворила энергию, и вот уже шипенье пошло на убыль. Мимо нее величественно проплывали клубы дыма. Потускневшей серебряной монетой висело над головой солнце.

ЭТО Я ЕГО ТАКИМ СДЕЛАЛА, МЕЛЬКНУЛО В ГОЛОВЕ НЕОЖИДАННОЕ – И ТУТ ЖЕ: "НЕТ... НЕ Я... ЭТО ПАР... ТУМАН... ВОТ РАССЕЕТСЯ...

Но в глубине души она вдруг почувствовала, что стоит ей захотеть, и она это сделает с солнцем... со временем. Сила ее раз от разу возрастала.

Все эти разрушения, этот апокалипсис, обозначили поток сегодняшних ее возможностей.

А сколько еще в потенции?

Чарли упала в траву и дала волю слезам; она оплакивала отца, оплакивала тех, кого убила, даже Джона. То, чего хотел для нее Рэйнберд, было бы скорее всего ее спасением... и все же, несмотря на смерть отца, несмотря на разрушительную лавину, которую она вызвала на свою

голову, в ней билось желание жить – всем существом она молча и цепко хваталась за жизнь.

Так что в первую очередь она, наверно, оплакивала себя.

Сколько она пробыла в такой позе – на коленях, голова, обхваченна руками, уткнулась в траву, – Чарли не знала; ей даже показалось, что она – возможно ли? – задремала. Как бы там ни было, когда она очнулась, солнце светило ярче и стояло западнее. Пар, висевший над прудом, разметало в клочья и разогнало легким ветром.

Чарли медленно поднялась и осмотрелась.

В глаза бросился пруд. Еще бы немного и... конец. Отдельные лужицы поблескивали на солнце, точно стеклярус, разбросанный в жирной грязи. Как куски яшмы в ржавых прожилках, валялись там и сям перепачканные илом листы кувшинок и водоросли. Кое-где дно высохло и потрескалось. В грязи виднелись монетки и какой-то ржавый предмет – то ли длинный нож, то ли лезвие от газонокосилки. Трава по берегу пруда обуглилась.

Мертвая тишина, нарушаемая лишь сухим потрескиванием огня, повисла над территорией Конторы. Папа сказал ей: пусть узнают, что такое война: это ли не поле боя? Яростно горели конюшни, амбар, ближайший особняк. От второго особняка остались дымящиеся руины; можно было подумать, что в него угодила огромная зажигательная бомба или снаряд «фау», изобретенный в конце второй мировой войны.

Выжженные черные линии избороздили газон во всех направлениях, составив какой-то причудливый дымящийся узор. В конце образовавшейс траншеи валялись обгорелые останки бронированного лимузина. Кто бы узнал сейчас автомобиль в этой груде металлолома?

Но когда ее взгляд упал на ограждение...

Вдоль внутренней сетки лежали тела, пять или шесть. Еще два или три тела и несколько трупов собак лежали между оградами.

Как во сне Чарли направилась в ту сторону.

По лужайке бродили одиночки. Завидя ее, два человека попятились. Остальные, очевидно, ее не знали и не догадывались, что она всему виновница. Люди еще не оправились от шока и двигались точно сомнамбулы.

Чарли перелезла через внутреннее ограждение.

– Зря ты это, девочка, – бросил ей вслед мужчина в белом халате. – На собак напорешься.

Чарли даже головы не повернула. Оставшиеся в живых собаки зарычали на ее, но приблизиться не рискнули: тоже, видать, натерпелись. Осторожно, просовывая носки тапочек в ромбовидные отверстия сетки и цепко перехватывая руками, она полезла на внешнее ограждение. Взобравшись наверх, медленно перекинула одну ногу, затем другую. Спускалась она с теми же предосторожностями и вот, наконец ступила на землю – впервые за полгода на землю, не принадлежавшую Конторе. Она стояла в оцепенении.

СВОБОДНА, подумалось смутно. Я СВОБОДНА.

Где-то вдали, нарастая, завыла сирена.

Шагах в двадцати от опустевшего караульного помещения сидела на траве женщина со сломанной рукой. У нее был вид раскормленного ребенка, который не в силах самостоятельно подняться. От потрясения подглазья у нее побелели. Губы тронула синева.

– У вас рука... – срывающимся голосом сказала Чарли. Женщина подняла на нее взгляд – и вдруг узнала. Она стала отползать, повизгивая от страха.

– Не подходи ко мне! – пронзительно заверещала она. – Эти их тесты! Я знаю без всяких тестов! Ты ведьма! Ведьма! Чарли остановилась.