Воспоминание об Алмазных горах

Колесникова Мария Васильевна

Правда, Колчак еще чувствовал себя сильным, располагал резервами, но, когда красные подошли к Уфе, он стал ловить себя на том, что все чаще и чаще начинает думать о бегстве. Куда? Был только один путь: через Монголию — в Китай, а оттуда в Японию, в Англию…

Путь в Монголию лежал через Урянхай, или Туву. Этот край был свободен от красных партизан. Колчак срочной телеграммой вызвал в Омск комиссара по делам Урянхайского края Турчанинова и главу тувинского духовенства Лопсана Чамзу.

…Они

сидели в салон-вагоне и вели неторопливый разговор. Лопсан Чамза был в желтом чесучовом халате, беспрестанно перебирал янтарные четки. Неподвижный, грузный, с бритой головой, редкими свисающими усами и широким тяжелым лицом, он напоминал изваяние в буддийском капище. Турчанинов вел себя с ним внешне почтительно — в Урянхае, комиссаром которого значился Турчанинов, Лопсан Чамза пользовался почти неограниченной властью, и с этим приходилось считаться.

В салон вошел адъютант Турчанинова корнет Шмаков. Лихо щелкнув каблуками, он протянул комиссару пакет:

— Очередной бюллетень, ваше превосходительство.

— Благодарю. Можете остаться здесь, корнет.

Бегло просмотрев бюллетень, Турчанинов помрачнел.

— Хорошие ли новости у верховного правителя России? — спросил Лопсан Чамза.

— Обстоятельства несколько изменились, — глухо отозвался Турчанинов. — Возможно, мы не застанем Колчака в Омске.

— Ты говорил: Колчак ждет.

— Можете не сомневаться, владыка: вашу делегацию и вас лично ждет великий почет.

Лопсан Чамза швырнул четки на стол, протянул руку с короткими негибкими пальцами.

— Почет? Зачем мне твой почет? Урянхи, ядараан, кулугур, нищие сволочи поднимаются против князей и богатых, Русские подхребетинский отряд собрали. Советы делать хотят. Как в прошлом году. Что будет с моими стадами и землями? Три тысячи войск давай — вот что я хотел сказать Колчаку. Даст?

— Даст.

Лопсан успокоился. Взял четки и стал шептать молитву: «Ом мани пад мехум». Затем набил табаком длинную трубку с металлической чашечкой и закурил. Неожиданно он сказал:

— Ты хитрый, комиссар Турчанинов. Я и без твоей бумажки знаю, какие новости у Колчака: плохие новости. Красные Урал берут, белые в Сибирь бегут. Вот какие новости.

Турчанинов взглянул на него с изумлением.

— Ты, комиссар Турчанинов, Урянхаем правишь, А думаешь так: в Урянхае русских казаков мало, а китайских солдат много. Если у Колчака дела будут плохи, не перебегут ли ноены и Лопсан Чамза к Ян Шичао, не продадут ли Урянхай китайцам? Есть такие ноены: Ажикай, Буян-Бодорху. Глупые люди. Не понимают: водить дружбу с Ян Шичао, японским слугой, все равно что на шею собаки мясо вешать…

Он умолк. Тяжело задумался. Потом торжественно произнес:

— Я знаю мудрое слово: протекторат! Протекторат — значит закон. Плохой закон, хороший закон — все равно закон. У Ян Шичао нет закона управлять урянхами. Лопсан Чамза

служит закону. Он служит белому правителю.

Турчанинов скривил в усмешке рот.

— Белое дерево белого царя крепко вросло своими корнями в урянхайскую землю, — сказал он. — Если нужно, Колчак даст десять тысяч войск…

У окна вагона сидела пятнадцатилетняя племянница Лопсана Чамзы — Албанчи. На диване рядом с ней примостился корнет Шмаков. Он протянул девочке плитку шоколада.

— Бери. Последняя. Скоро Омск. Вот и путешествию конец, прекрасная Албанчи. У тебя будет что рассказать твоему жениху, когда вернешься домой. Есть у тебя жених?

Девочка смущенно молчала.

— Ну, ну, мы с тобой друзья, не правда ли? Как его зовут? Кто он?

— Зовут Кайгал. Он разбойник.

— Разбойник?

Корнет был озадачен.

— Так называет его дядя Лопсан. Кайгал против богатых и против казаков.

— Мятежник, значит. А где он сейчас?

— Прячется с товарищами в горах.

— И ты знаешь где?

— Нет, не знаю.

— Ро-ман-тично… И все-таки ты должна знать.

— Нет, я не знаю… Он как ветер: на одном месте не сидит.

— Ну, хорошо. Если тебе нравятся разбойники и бедные, то я в некотором роде тоже разбойник, белобандит. Так, во всяком случае, нас окрестили красные.

Албанчи рассмеялась.

— Я самый бедный, Албанчи. Были скаковые конюшни, много скота. Как у твоего дяди Лопсана. Был Петербург, балет «Сильфиды», Нижинский. Все полетело к черту! Знаешь, о чем я мечтаю? Юрта в горах, холодный кумыс в турсуке, а рядом — такая жена, как ты, Албанчи. Раствориться в неизвестности…

— Я еще маленькая. Я прошла всего два класса русской гимназии.

— Я подожду. Водки хочешь? Не хочешь?.. Ха!

Он вытащил из кармана плоский пузырек с водкой и отхлебнул.

В вагон вошел кондуктор.

— Омск, господа! Омск…

Два рослых монаха-телохранителя взяли Лопсана Чамзу под руки. Делегация вышла на перрон.

Это был Омск. Грузовики с солдатами. Марширующие солдаты. По улицам фланировали иностранные солдаты и офицеры в крылатках защитного цвета с меховыми воротниками; на головах у них были черные шляпы с перьями. Проходили эскадроны.

В ставке Колчака в большом строгом зале в здании управления железной дороги за столом сидели колчаковские министры, генерал-лейтенант Розанов, Пепеляев, Гаттенбергер, английский полковник командир батальона Уорд, генерал Шарпантье, американские и английские советники, итальянский полковник Компот-Анжело, митрополит Варфоломей, русское духовенство, любовница Колчака княжна Темирева.

На Колчаке был черный парадный мундир, увешанный царскими и иностранными орденами.

Когда Лопсана Чамзу ввели в зал, все встали, Колчак пошел ему навстречу и, остановившись в полушаге, произнес короткую приветственную речь: