Воспоминание об Алмазных горах
Шрифт:
— Альянов.
— Петр Ефимыч, мы из Семеновки, — подал голос второй партизан.
— Знаю, Сила Иваныч.
— Вы нас сюда, а они — туда. Говорят, муку в Вершино, в зернохранилище. По распутице сюда еле добрались, а в Вершино совсем дороги нет, и мост через Ману снесло.
— Хорошо, Сила Иваныч. Заворачивайте все на постоялый двор, — решительно приказал Щетинкин.
Петр Ефимович заметил начальника мастерских Горюнова.
— Начальник мастерских? Эвакуацию мастерских и лаборатории
— Но я получил распоряжение…
— Выполняйте мой приказ!
— А я вам не подчинен, — с насмешливым спокойствием ответил Горюнов.
Глаза Щетинкина налились яростью, он непроизвольно схватился за маузер, но сразу же взял себя в руки. Сказал глухо:
— Запомните, Горюнов: лаборатория и патронно-оружейные мастерские подчинены мне.
Горюнов посмотрел на него с ненавистью, но ничего не сказал.
Щетинкин заметил агитработника Рагозина, который сопровождал пленных.
— Пленных куда ведете, Рагозин?
— Приказано раздать этих пернатых по дворам, вроде как бы в помощь. Я доказывал: пусть лучше траншеи роют. Кто не работает, тот не ест.
— Правильно. Всех бросить на земляные работы!
— Есть, товарищ помглавкома!
Щетинкин пристально всматривался в лица пленных. Его взгляд задержался на корнете Шмакове.
— Кто таков?
Шмаков смело вскинул голову.
— Корнет Шмаков. Сдался без сопротивления.
— Что так? — ехидно спросил Щетинкин.
— Изуверился. Устал. На допросе дал ценные показания.
— Разберемся. Значит, верно, что для паруса, который не знает, куда он плывет, нет попутного ветра. Так?
— Так точно, — с готовностью ответил корнет.
Щетинкин быстро вошел в штаб. Большая комната до отказа была набита людьми, низко висел синий махорочный дым.
— Что у вас тут происходит?
Поднялся Альянов, человек интеллигентного вида, с острой бородкой, тонкими гибкими руками, быстрым взглядом.
— А, товарищ Щетинкин! Здесь происходит вот что: совместное заседание объединенного совета, армейского совета и главного штаба. Вас избрали в президиум.
— Я не об этом. Вы что тут, рехнулись? Хлеб в Вершино перевозите…
— Не перевозим, а уже перевезли.
— Зачем?
— Что?
— Перевезли!
— А вы не горячитесь, товарищ Щетинкин. Присаживайтесь. Объединенный совет постановил перенести столицу в Вершино.
— Зачем? — яростно допытывался Щетинкин.
— Опять зачем! Решили выползти из своей заманской скорлупы. К весеннему наступлению готовимся.
— Кто готовится? — настойчиво допрашивал Щетинкин.
— Вот собрались обсудить этот вопрос.
— А что его обсуждать? Это же глупость какая-то… Александр Диомидович, это правда? — спросил он Кравченко.
— Не знаю. Я только
— Но ты наш главком! Кто вправе без тебя ставить такой вопрос?
— Объединенный совет — вот кто! — перебил его Альянов строго. — Нас избрал крестьянский съезд, мы главная исполнительная власть.
— А почему вы решили наступать?
— Народ рвется в наступление. Вот послушайте, что пишет наш поэт, выразитель чаяний… — Он взял «Крестьянскую правду» и прочитал с пафосом:
Что нам, повстанцам, кущи рая И рабский сон пустых голов, — Что без борьбы за жизнь земная И что за тучи без громов?!Гром им подавай!
— Я тебе вот что скажу, помглавкома, — сказал Щетинкину командир полка Старобельцев. — Вопрос о наступлении поднял я. Мой полк хочет наступать. — Он закурил и подошел к карте. — К нам приезжает делегат с Тасеевского фронта: решили объединиться. Окончательно перережем Сибирскую магистраль, захватим Канск и развернем бои на запад и восток. Красная Армия Уфу берет! А мы отсюда ударим…
— А хлеб зачем в Вершино?
— Решили в целях оперативности приблизить снабжение к линии фронта.
— «В целях оперативности…» «Сон пустых голов», Старобельцев.
— Почему?
— Распутица. Мы надолго отрезаны от Тасеевского фронта. Колчак, думаю, не сидит сложа руки — он бросит против нас все!
— Наш революционный долг — пожертвовать собой! — сказал Альянов с фальшивым пафосом.
— А если драпать придется? Хлеб и мастерские белым оставим?
— Так уж сразу и драпать!.. Пораженческие настроения.
— Да поймите вы: выдержав за полгода семьдесят тяжелейших боев, мы истощили себя. Мастерские не успевают патроны и гранаты делать. Где порох, где снаряды? Нас осталось три тысячи бойцов.
— Наш революционный долг… — петушился Альянов.
— Наш долг — сохранить Советскую власть в тылу у Колчака до подхода Красной Армии. Держать в своих руках железную дорогу, не давать Колчаку ни сибирского хлеба, ни масла, ни людей — это лучшая помощь Красной Армии! — отчеканил Щетинкин.
— Это узость. Мы лучше пойдем на утрату, — настаивал Альянов.
— А мы не пойдем!
— Ставлю на голосование. Кто за наступление? Кто против? Итак, большинство за наступление! — Альянов торжествовал.
Поднялся Кравченко.
— Я снимаю с себя обязанности главкома, — решительно заявил он.
— А вы, Щетинкин? — высокомерно спросил Старобельцев.
— А я не снимаю. И Кравченко погорячился. Я плюю на вашу подлую затею! — отрезал Петр Ефимович.