Воспоминание об Алмазных горах
Шрифт:
— Текиных помню.
— Мария Текина в ту пору была девочкой, вы брали ее на руки. Теперь — большевичка, была партизанкой в моем полку. Избрана в Усинский Совет.
Ильич рассмеялся тихим коротким смешком.
— Значит, она большевичка?! Кто бы мог тогда предполагать? Держишь на руках девчушку-синичку, не подозреваешь, что у тебя на руке сидит будущий красный партизан, депутат Совета!
Он снова рассмеялся. И откровенно расхохотался, когда Петр Ефимович рассказал о том, как жители Шушенского встречали партизан с иконами и хоругвями. Икону передали Щетинкину.
— «Георгия Победоносца» передали вам? Это примечательно!
—
Лицо Ильича сразу сделалось серьезным: по всей видимости, рассказ Щетинкина взволновал его. Он хотел знать историю партизанского движения в Сибири в подробностях, так сказать, «из первых рук».
— Вы, сибирские партизаны, хорошо помогли Красной Армии разгромить Колчака, а теперь вот — Врангеля, — сказал Ленин. — Большое спасибо вам за это, товарищи. — Говорил, что теперь, после разгрома Врангеля, главной задачей является мирное хозяйственное строительство. Но не следует забывать: войска интервентов продолжают топтать дальневосточную землю…
Пожатие ленинской руки, мудрый прищур его глаз, напутствие сибирякам, четкое, как программа, ощущение человеческой простоты и величия вождя пролетариата всего мира — то была не просто встреча, то было огромное событие в жизни Петра Щетинкина, некий итог прожитой жизни и борьбы. В эти минуты он мог сказать себе: «Ты не зря прожил жизнь, Петр Щетинкин, плотник рязанский — командир партизанский… Если в ней, в жизни, ничего примечательного больше не произойдет, то и прожитого вполне достаточно, чтобы до конца дней жить с ощущением исполненного долга…»
Щетинкин никогда не задумывался по-настоящему: а что же оно такое, счастье? Можно ли отделить свое счастье от счастья других людей? Теперь понял: человек только тогда счастлив в полную меру, когда борется за счастье всех людей. Самым счастливым человеком конечно же был Ленин… Величайший из всех, когда-либо рождавшихся на земле…
13
…Весной тысяча девятьсот двадцать первого года в Ачинске появился Щетинкин. Был он в военной форме с «разговорами» на груди, в буденовке, на боку, как всегда, маузер. Петр Ефимович прошел через многолюдную приемную и остановился у двери с табличкой «Уполномоченный Центральной комиссии по восстановлению хозяйства в Енисейской губернии тов. Иванов». Щетинкин улыбнулся чему-то своему и сказал, обращаясь к ожидающим приема:
— Извините, товарищи, у меня срочное дело.
Он вошел в комнату, вежливо поздоровался.
Иванов оторопело посмотрел на него.
— Что, уполномоченный, аль не признаешь?
— Петр Ефимович! — Иванов вскочил.
Они обнялись, долго смотрели друг на друга.
— Рассказывай, Арсений.
— А что рассказывать? Вот, налаживаем хозяйство. Одна утеха, что все свои, бывшие партизаны. Соберемся, вас вспоминаем, Кравченко. Где он теперь?
— Был на Польском фронте. А теперь, как и ты, на мирной работе. В Москве, в Наркомземе. Заворачивает сельским хозяйством в государственном масштабе!
— А вы?
— А я что? Воевал против Врангеля. Вместе с Михаилом Васильевичем Фрунзе. А теперь получил назначение на новый фронт. Сам без рубахи пойду, а с ворога порты стяну.
Иванов был удивлен, в глазах появилось жадное любопытство.
— На новый фронт? А где же он, Петр Ефимович?
— Есть такой. А если
Иванов поднялся, сказал умоляюще:
— Петр Ефимович, возьмите меня с собой! Замаялся я на мирной работе.
— Да как же я тебя возьму, Иванов, ежели ты уполномоченный? — хитро улыбнулся Щетинкин.
— А вы меня призовите на военную службу.
Щетинкин рассмеялся.
— Уговорил. У меня на руках специальный мандат-предписание: собрать всех бывших партизан в отряд. А этот наш отряд поступит в распоряжение командующего корпусом. Ну, а меня назначили начальником и военкомом этого отдельного красного добровольческого отряда.
— Значит, и я?
— А тебя, Иванов, назначаю начальником штаба отряда. Собирай народ!
— Можно считать, что я уже приступил к исполнению служебных обязанностей?
— Можно.
— А правда, Петр Ефимович, что вы на съезде с Ильичем разговаривали?
— Святая правда, Иванов. Ленин очень интересовался партизанским движением в Сибири. И о нас он слышал. Благодарил…
Иванов в тот же день созвал всех бывших ачинских партизан.
В Маймачене на полигоне шли строевые занятия с монгольскими цириками. У каждого цирика на шапке алела звездочка. Занятия проводил высокий, стройный монгол с умным, строгим лицом. Звали его Сухэ-Батор. Это имя в последнее время приобретало все большую известность. Сухэ-Батору недавно исполнилось двадцать восемь лет, он был полон огня, энергии. Угнетенные стран Дальнего Востока видели в нем вождя монгольской революции, решительного, преисполненного государственной мудрости. На нем был обыкновенный халат, остроносые гутулы, белый шлем джанджина [3] с красной звездой.
3
Джанджин — полководец.
К Сухэ-Батору подвели лошадь, он легко вскочил в узкое монгольское седло. На полном скаку преодолевал барьеры, рассекал одним ударом шашки глиняное чучело.
На колоде сидел Щетинкин, курил самокрутку, наблюдал за Сухэ-Батором и улыбался. Сухэ-Батор спрыгнул на землю и, разгоряченный, сказал цирикам:
— Так нужно рубить белого барона Унгерна!
Послышался дружный смех.
Со стороны городка появился всадник. Это был сын Максаржава Сундуй-Сурэн. Он остановился около Сухэ-Батора, сошел с седла.
— Здравствуй, Сухэ-Батор!
— Ты из Урги, Сундуй-Сурэн? — спросил Сухэ-Батор.
— Да. Ургу захватил Унгерн. Всех членов нашей партии казнил. Белые гнались за мной.
— А твой отец — Максаржав?
Сундуй-Сурэн опустил голову.
— Отец — военный министр правительства богдогэгэна [4] . Он не может без разрешения святейшего бросить свой высокий пост.
Сухэ-Батор нахмурился.
— А твой отец знает, что здесь, в Кяхте, мы создали народное правительство?
4
Богдогэгэн — духовный и светский глава старой Монголии.