Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]

Дюма-отец Александр

— Знаю, — отвечал Нельсон. — Я чувствую, как что-то вспухает у меня здесь, — он показал рукой, — здесь, в груди.

Помолчав, он пробормотал:

— Благодарение Богу, я исполнил свой долг!

Не имея возможности ничем более облегчить страдания адмирала, врач отправился к другим раненым, но почти тотчас к Нельсону вернулся капитан Харди, который, прежде чем вторично покинуть верхнюю палубу, послал лейтенанта Хиллса к адмиралу Коллингвуду, чтобы сообщить ему страшную весть.

Харди поздравил Нельсона с тем, что он, хоть уже пребывал в когтях смерти, одержал

полную и решительную победу, и объявил, что, насколько можно судить, в настоящую минуту пятнадцать французских кораблей находятся в руках англичан.

— Я бы держал пари на двадцать! — произнес Нельсон.

Потом вдруг, прикинув направление ветра и вспомнив о предвестиях надвигающегося шторма, замеченных на море, он неожиданно воскликнул:

— Отдайте якоря, Харди! Вставайте на якорь!

— Я полагал, — отвечал капитан флагманского судна, — что командование флотом теперь примет адмирал Коллингвуд.

— Ну нет, по крайней мере пока я жив! — сказал раненый и приподнялся, опираясь на локоть. — Харди, я вам сказал, чтобы суда встали на якорь! Я так хочу!

— Я пойду и отдам распоряжение, милорд.

— Ради всего святого, сделайте это, и не позже чем через пять минут.

Потом тихо и, казалось стыдясь своей слабости, прибавил:

— Харди, не бросайте мое тело в море, прошу вас!

— О, разумеется, нет, вы можете быть спокойны насчет этого, милорд, — рыдая, отвечал ему Харди.

— Позаботьтесь о бедной леди Гамильтон, — слабеющим голосом прошептал Нельсон, — о моей дорогой леди Гамильтон… Поцелуйте меня, Харди!

Капитан, плача, поцеловал его в щеку.

— Я умираю удовлетворенным, — сказал Нельсон, — Англия спасена!

Капитан Харди в молчаливом созерцании постоял с минуту у изголовья умирающего, затем, преклонив колени, коснулся губами его лба.

— Кто меня целует? — спросил Нельсон, чей взгляд уже застилала смертная мгла.

Капитан отвечал:

— Это я, Харди.

— Благослови вас Господь, мой друг! — произнес умирающий.

Харди поднялся на верхнюю палубу.

Нельсон, узнав подошедшего к нему капеллана, сказал:

— Ах, отец мой, я никогда не был таким уж закоренелым грешником!

Потом, помолчав, прошептал:

— Отец мой, запомните, прошу вас, что я завещал моей родине и королю заботу о леди Гамильтон и о моей дочери Горации Нельсон… Не забудьте: о Горации…

Его жажда все усиливалась. Он громко застонал:

— Пить!.. Воды!.. Веер сюда!.. Дайте воздуха!.. Разотрите меня!..

Последняя просьба была обращена к капеллану мистеру Скотту, который доставлял раненому некоторое облегчение тем, что растирал ему грудь рукой. Но эти слова он выговорил прерывающимся голосом; чувствовалось, что его страдания становятся нестерпимыми: ему было уже так тяжко, что потребовалось собрать все свои силы, чтобы в последний раз произнести:

— Благодарение Богу, я выполнил свой долг!

И только после этого Нельсон умолк.

Слабость ли была тому причиной? Или его сознание уже совсем мутилось? Как бы то ни было, капеллан и мистер Бэрк приподняли его, подложили ему под

спину подушки и поддерживали в этой позе, наименее мучительной для него. При этом, уважая его предсмертное безмолвие, они и сами перестали разговаривать, дабы не тревожить умирающего в его последние минуты.

Хирург вернулся: камердинер Нельсона зашел к нему предупредить, что его господин отходит. Мистер Битти взял руку умирающего — она была холодна, пощупал пульс — он был неразличим; тогда он притронулся ко лбу — Нельсон открыл свой единственный глаз и тотчас его закрыл.

Хирург оставил его и собрался уйти к другим раненым, которым его заботы могли принести пользу, но не успел он сделать и нескольких шагов, как камердинер опять его позвал.

— Его милость умер! — сказал он.

Мистер Битти подбежал. Да, Нельсон только что испустил свой последний вздох. Было двадцать минут пятого. После своего ранения он прожил еще три часа и тридцать две минуты.

Потеряв Нельсона, я потеряла все!

XCVII

Нечего и говорить, что известие о кончине Нельсона погрузило весь английский флот в глубокий траур. Оно почти что заставило всех забыть об одержанной победе.

Первой заботой Харди было сообщить хирургу о выраженном Нельсоном желании, чтобы его тело не бросали в море, а отправили на родину.

Наутро после сражения, как только обстоятельства позволили уделить должное внимание бренным останкам Нельсона, стали искать способа предотвратить разложение; разумеется, для этого надо было ограничиться средствами, имеющимися на борту «Виктории». Достаточного количества свинца, чтобы изготовить гроб, на судне не было; тогда взяли самую большую бочку, какую удалось отыскать, положили тело туда и залили водкой.

Вечером того же дня, когда эта печальная необходимость была исполнена, разразилась ужасная буря, как и предвидел Нельсон. Она налетела с юго-запада и продолжалась всю ночь ни на минуту не затихая; наступил день, но шторм продолжал с прежней яростью бушевать до самого вечера. В продолжение этих суток тело Нельсона находилось на нижней палубе под охраной часового; но вдруг крышка бочки разлетелась со звуком, напоминающим ружейный выстрел. Это произошло под давлением газов, выходивших из тела и распиравших бочку. Ее снова закупорили, но на этот раз оставили отверстие в крышке, чтобы такое больше не повторилось. Когда вошли в Гибралтар, водку заменили спиртом.

Третьего ноября, когда день начинал клониться к вечеру, «Виктория», подняв якорь, вышла из Гибралтарской бухты, прошла пролив и у Кадиса встретилась с эскадрой под командованием адмирала Коллингвуда.

В тот же вечер траурное судно продолжило свой путь к Англии; оно прибыло в Спитхед после пятинедельного плавания, но о победоносном сражении и о гибели Нельсона в Лондоне стало известно уже 7 ноября. Я узнала об этом лишь из письма брата Нельсона, вероятно слишком занятого соображениями о том, что после этой смерти он становится графом и пэром, чтобы найти время самому явиться ко мне с этим известием.