Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]
Шрифт:
— Ох, мой дорогой Битти, — сказал Нельсон, — каково бы ни было ваше искусство, вы ничего не сможете для меня сделать. У меня перебит позвоночник.
— Я уповаю, что ранение не столь серьезно, как полагает ваша милость, — сказал хирург.
В это мгновение к милорду приблизился преподобный мистер Скотт, капеллан «Виктории». При виде его Нельсон закричал голосом, прерывающимся от боли, но все еще полным властной силы:
— Ваше преподобие, сообщите обо всем леди Гамильтон, Горации, всем моим друзьям, скажите им, что я составил завещание,
Нельсона отнесли и уложили в его кровать, с огромными предосторожностями раздели и укрыли простыней.
Когда все это проделывали с ним, он сказал капеллану:
— Отец мой, я погиб! Отец мой, я уже мертвец!
Мистер Битти осмотрел рану; он уверил Нельсона, что сумеет исследовать ее зондом, не причиняя ему сильной боли, и он действительно исполнил все это и убедился, что пуля, пронзив грудь, остановилась у самого позвоночного столба.
— Я уверен, — проговорил Нельсон, в то время как врач исследовал рану, — что мое тело продырявлено насквозь.
Доктор осмотрел спину: она была невредима.
— Вы ошибаетесь, милорд, — сказал он. — Однако постарайтесь объяснить мне, что вы чувствуете.
— Похоже, будто при каждом вздохе кровавая волна подступает к горлу, — произнес раненый. — Нижняя часть моего туловища словно омертвела… Дышать трудно, и, хоть вы утверждаете противное, я уверен, что позвоночник у меня перебит.
Последние слова раненого окончательно убедили хирурга, что следует оставить всякую надежду. Но о том, насколько серьезно положение адмирала, пока еще не знал никто на борту, кроме самого хирурга, двух его помощников, капитана Харди и капеллана.
Слезы застилают мне глаза, мешая продолжать повествование. За девять лет, что протекли с тех пор, мне часто доводилось во всех подробностях рассказывать об этой славной кончине, но пишу я об этом впервые.
Я продолжу рассказ, когда силы возвратятся ко мне.
… Ну вот, попробую довести дело до конца.
Экипаж «Виктории» испускал радостное «Ура!», когда какое-либо из французских судов спускало флаг. И всякий раз, услышав этот взрыв криков, Нельсон забывал о своем ранении и спрашивал с беспокойством:
— Что там такое?
И когда ему объясняли причину шума, раненый неизменно испытывал глубокое удовлетворение.
Его мучила жгучая жажда, он часто просил пить и выражал желание, чтобы его обмахивали бумажным веером.
Питая нежную дружескую привязанность к капитану Харди, он все время проявлял признаки опасения за жизнь этого офицера.
Капеллан и мистер Битти успокаивали или, вернее, пытались успокоить его на
— Вы не хотите позвать ко мне Харди… я уверен, что его уже нет в живых!
Наконец, через час и десять минут после того как Нельсон был ранен, капитан Харди спустился на нижнюю палубу; при виде его раненый вскрикнул от радости, горячо пожал ему руку и сказал:
— Ну что, Харди, как идет сражение? День благоприятен для нас?
— Весьма! Весьма благоприятен, милорд! — отвечал капитан. — Мы уже захватили двенадцать кораблей.
— Надеюсь, из наших ни один не спустил флага?
— Нет, милорд, ни один!
Потом, успокоившись насчет исхода битвы, Нельсон вспомнил о своем положении и, вздохнув, сказал:
— Я оставляю этот мир, Харди, и смерть вовсе не думает медлить. Скоро для меня все будет кончено. Подойдите сюда, мой друг.
Понизив голос, он продолжал:
— У меня есть просьба к вам, Харди. Когда я умру, срежьте мои волосы для моей дорогой леди Гамильтон. И отдайте ей все вещи, что мне принадлежали…
— Я только что говорил с хирургом, — перебил Харди, — он положительно надеется сохранить вам жизнь.
— Нет, Харди, нет, — возразил Нельсон. — Не пытайтесь меня обмануть, я знаю, что спина у меня перебита.
Долг призывал Харди возвратиться на верхнюю палубу, и он отправился туда, еще раз пожав раненому руку.
Нельсон снова потребовал к себе хирурга. Тот был как раз занят лейтенантом Уильямом Риверсом, которому ядром оторвало ногу, тем не менее он прибежал, сказав своим помощникам, что им остается только закончить перевязку.
— Я лишь хотел узнать, как дела у моих товарищей по несчастью, — сказал ему Нельсон. — Что касается меня, то мне вы больше не нужны, доктор. Ступайте же, ступайте! Я ведь сказал вам, что у меня нижняя половина тела совершенно утратила чувствительность. А вы прекрасно знаете, что при таких ранениях все кончается быстро.
Слова, которые я выделила, как нельзя лучше дали хирургу понять, что имел в виду Нельсон: он намекал на случай с одним беднягой, несколько месяцев назад получившим на борту «Виктории» весьма похожую рану. Он тогда с таким вниманием наблюдал, как смерть постепенно расправляется с несчастным, словно некая догадка осенила его, что и его ждет подобный конец.
— Милорд, — сказал хирург в ответ Нельсону, — позвольте мне проверить.
И он потрогал нижние конечности: действительно, они уже совершенно ничего не чувствовали и были как мертвые.
— О, бросьте, я знаю, что говорю! — заметил Нельсон. — Скотт и Бэрк уже щупали меня так же, как вы, и я ничего не ощущал как тогда, так и теперь. Я умираю, Битти, умираю!
— Милорд, — признался хирург, — к несчастью, я уже ничем не могу вам помочь!
И, сделав это окончательное заявление, он отвернулся, чтобы скрыть слезы.