Воспоминания и портреты
Шрифт:
И последнее замечание. Признаком настоящего разговора является то, что высказывания невозможно цитировать так, чтобы они производили свое полное впечатление за пределами круга общих друзей. Чтобы не утрачивать ничего, они должны появляться в биографии, с портретом автора. Хороший разговор драматургичен, он напоминает сценическую импровизацию, где каждый представляет себя в лучшем виде, а самый лучший тот, где каждый участник раскрывается откровенно и полностью и где, если один будет начинать речь, а другой продолжать, возникнут наибольшие потери в смысле и ясности. Потому-то разговор так сильно зависит от нашего общества. Нам бы хотелось познакомить Фальстафа с Меркуцио или сэром Тоби, но в разговоре с Корделией Фальстаф будет в высшей степени неприятным. Большинство из нас, благодаря присущему человеку протеизму, могут как-то беседовать с кем угодно, однако подлинный разговор, раскрывающий то лучшее, что в нас дремлет, получается только с близкими по духу людьми, способность к нему гнездится в той же глубине нашего существа, что и любовь, ею нужно наслаждаться в полной мере и быть вечно за нее признательными.
ХАРАКТЕР СОБАК
Воспоминание, манеры и нравы собак почти всецело находятся в зависимости от цивилизации, манер и нравов их наследственного повелителя — человека. Это во многих отношениях превосходное животное приняло зависимое положение, делит с тираном его домашнюю жизнь и потакает его капризам. Однако властелин, подобно британцу в Индии, обращает мало внимания на характер
Главным различием между человеком и собакой является то, что один способен говорить, а другая нет. Отсутствие дара речи ограничивает собаку в развитии разума. Закрывает путь ко многим размышлениям, так как слова являются началом философии. Вместе с тем избавляет от множества предрассудков, и ее бессловесность создает ей более положительную репутацию, чем заслуживает ее поведение. Недостатков у собаки много. Она тщеславнее человека, необычайно жаждет внимания, необычайно обижается на насмешки, подозрительна, словно глухой, ревнива до безумия и насквозь лжива. День умной собаки проходит в выдумывании и старательном выражении обманов: она лжет хвостом, лжет глазами, лжет требовательными жестами лапой, и когда стучит своей плошкой или скребется в дверь, цели у нее не те, что кажется. Но в этом пороке кое-что оправдывает ее. Многие из знаков, составляющих ее язык, появились для выражения смысла, ясно понятного и ей, и хозяину. Однако когда возникает новое желание, собаке нужно либо изобрести новое средство передачи смысла, либо придать новое значение старому; и эта часто возникающая необходимость неизбежно должна снижать представление собаки о святости символов. При этом собака не идет против совести и с точностью человека проводит различие между правдой по форме и по сути. Своим законным вольным обращением с символами собака даже гордится, и когда ее уличают во лжи, всем своим видом раскаивается. Для собаки с джентльменскими понятиями обман и кража являются постыдными пороками. Джентльмен — как среди людей, так и среди собак — требует к своим проступкам монтеневского «Je ne sais quoi de genereux» [14] . Он почти не стыдится того, что кого-то облаял или покусал, и за те проступки, которые совершил, дабы блеснуть перед леди своего племени, даже при физическом наказании, сохраняет какую-то гордость. Но если понимает, что пойман на лжи, тут же сникает.
14
«Я воплощенное великодушие» (фр.)
Недалекие наблюдатели считают собаку не только правдивой, но и скромной. Поразительно, как пользование языком притупляет способности человека — раз тщеславие не находит выхода в словах, зрячие существа не могут обнаружить столь явного, вопиющего недостатка. Если б избалованная собачка неожиданно обрела дар речи, она бы болтала без умолку и только о себе, принимая друзей, мы были бы вынуждены отправлять ее на чердак и запирать там и через год из-за ревнивого скулежа и склонности ко лжи разлюбили бы напрочь. Я хотел сравнить ее с сэром Уиллоуби Паттерном, но у Паттернов более сдержанное сознание собственных достоинств, а кроме того, на ум приходит более уместная параллель. Ганс Христиан Андерсен, каким мы его видим в собственных потрясающих мемуарах, трепещущий с головы до ног от мучительнрго тщеславия, ищущий даже на улице хотя бы тень обиды, — вот вам говорящая собака.
Эта самая страсть к значительности и соблазнила собаку принять зависимое положение в роли друга человека. Кошка, животное с более откровенными склонностями, сохраняет независимость. Но собака, живущая с постоянной оглядкой на зрителей, напросилась в рабство, похвалами и ласками ее заставили отречься от своей природы. Когда она отказалась охотиться и стала блюдолизом у человека, Рубикон был перейден. С тех пор пес повел жизнь праздного джентльмена, и за исключением немногих, кого мы заставляем работать, весь вид становился все более самодовольным, манерным и вычурным. В поведении маленькой собаки нет почти ничего естественного. Она пребывает в лучшем состоянии духа, не гнется под бременем материальных забот и держится гораздо наиграннее среднего человека. Вся ее жизнь, если у собаки есть претензии на галантность, проходит в тщеславном спектакле, в страстном домогательстве восхищения. Выведите на прогулку щенка, и вы увидите этот пушистый комок неуклюжим, глупым, озадаченным, но естественным. Пусть пройдет несколько месяцев, и когда снова поведете его на прогулку, вы обнаружите, что естественность скрылась под условностями. Щенок ничего не будет делать без рисовки; все самые простые дела будут совершаться с церемониями замысловатого, непонятного этикета. Инстинкт пробудился, говорит недалекий человек. Ничего подобного. Некоторые собаки — по крайней мере некоторые — если их держать отдельно от других, остаются совершенно естественными, а когда познакомятся с опытным собратом и поймут суть игры, будут отличаться неукоснительным соблюдением ее правил. Мне хотелось бы рассказать историю, которая ярко бы высветила этот вопрос, но у людей, как и у собак, существует замысловатый, непонятный этикет. И те и другие рабы условностей, что создает между ними узы дружбы.
Особь, человек или собака, у которой есть совесть, вечно обречена на притворство; чувство этого закона в костях непременно толкает того и другого к сдержанному, вычурному поведению. И наоборот, в замысловатых, осознанных манерах собаки видны моральные взгляды и любовь к идеалу. Следовать в течение десяти минут по улице за чванным породистым псом — значит получить урок актерского мастерства и искусного владения телом, пес в каждом движении соблюдает верность какому-то утонченному представлению, и самая тупая дворняжка, завидя его, поднимает уши и начинает имитировать и пародировать эту очаровательную непринужденность. Быть лощеным и гордым джентльменом, беззаботным, любезным, веселым — врожденная претензия собак. Крупная собака, гораздо более ленивая, грузная, весьма величественная в покое, весьма красивая в беге, рождается со всеми артистическими данными для безупречного исполнения этой роли. Более жалкое и, возможно, поучительное зрелище представляет собой
Самка у собак давно получила свободу. Постоянное истребление щенков-самочек нарушило пропорции полов и извратило их отношения. Таким образом, когда рассматриваем поведение собаки, мы видим романтическое, моногамное животное, возможно, некогда нежное, как кошка, в борьбе с невыносимыми условиями. Человек должен ответить за многое; и роль, которую он играет, еще более отвратительная и вредная, чем роль Корина в глазах Оселка. Но его вмешательство по крайней мере поставило во властное положение немногих уцелевших леди. В этом обществе они правят безраздельно: признанные королевы, и в единственном случае нападения на самку, какой мне известен, преступника несколько оправдывали обстоятельства. Это маленький, очень живой, породистый, умный скайтерьер, черный, как шляпа, с влажным носом-пуговкой и напоминающими дымчатый кварц глазами. На взгляд человека, он определенно красив, но леди своего племени кажется отвратительным. Утонченный джентльмен с плюмажем и темляком, он появился на свет с высоким чувством учтивости к леди. И получал от них в высшей степени жестокое обращение. Я слышал, как он блеял овцой, видел его истекающим кровью, ухо его было изорвано в клочья, как полковое знамя, и все же он не унижался до того, чтобы давать сдачи. Мало того, когда хозяйка оскорбительно подняла хлыст на ту самую леди, что так жестоко обходилась с ним, мой маленький джентльмен, издав хриплый вопль, зубами и когтями атаковал мучительницу. Это история душевной трагедии. После трех лет тщетного рыцарства он внезапно, в единый час, сбросил с себя ярмо обязательств. Будь он Шекспиром, то написал бы «Троила и Крессиду», чтобы заклеймить представительниц немилосердного пола, но, будучи лишь маленькой собачкой, стал кусать их. Изумление тех леди, на которых он нападал, говорило о чудовищности его преступления, но он оттолкнул от себя своего доброго ангела, совершил моральное самоубийство, почти в тот же час, отбросив остатки пристойности, стал нападать и на престарелых. Этот факт следует отметить, он показывает, что этические законы у людей и собак общие и что единственное умышленное их нарушение уничтожает все сдерживающие начала «Но пока горит лампа, — гласит пословица, — величайший грешник может исправиться». Я с радостью увидел симптомы искреннего раскаяния в моем прелестном негоднике; и после трепки, которую он принял без жалоб на другой день от негодующей красавицы, я стал надеяться, что период «Sturm und Drang» кончился.
Все эти маленькие джентльмены тонкие казуисты. Моральное обязательство перед самкой очевидно, но когда возникают противоположные обязательства, они усаживаются и разбираются в них, словно иезуиты-исповедники. Я знал еще одного маленького скайтерьера с простоватыми манерами и внешностью, но очень умного и дружелюбного. Семья уезжала на зиму за границу, и на это время его принял дядя в том же городе. Зима прошла, семья вернулась, его дом (которым он очень гордился) был снова открыт, и скайтерьер оказался перед необходимостью выбора между долгом верности и долгом благодарности. Он не забыл старых друзей, но казалось неприличным покидать новых. И вот как он разрешил эту проблему. Каждое утро, едва открывалась дверь, Кулин мчался к дяде, навещал малышей в детской, приветствовал всю семью и возвращался домой к завтраку и своему куску рыбы. Делалось это не без ощутимой жертвы с его стороны, ему приходилось отказываться от особой чести и радости — утренней прогулки с моим отцом. Возможно, по этой причине он постепенно отходил от своего ритуала и в конце концов окончательно вернулся к прежнему образу жизни. Но то же самое решение помогло ему в другом, более мучительном случае раздвоения долга. Он отнюдь не был кухонной собачкой, но кухарка с необычайной добротой холила его в то время, когда он утратил душевное равновесие; и хотя не обожал ее так, как моего отца — Кулин (прирожденный сноб) видел в ней «просто-напросто служанку», — тем не менее питал к ней особую благодарность. Так вот, кухарка уволилась и стала жить в своей квартире на одной из соседних улиц; и Кулин оказался в положении юного джентльмена, лишившегося неоценимого блага — верной няни. Успокоить собачью совесть фунтом чая к Рождеству невозможно. Кулин, уже не довольствуясь мимолетными визитами, проводил всю первую половину дня у своей одинокой приятельницы. И так изо дня в день скрашивал ее одиночество, пока (по какой-то причине, чего я так и не смог понять и не могу одобрить) его не стали держать взаперти, чтобы отучить от этой любезной манеры. Здесь имеет смысл отметить не сходство, а разницу; четко определенные меры благодарности и пропорциональную им продолжительность его визитов. Что-нибудь более далекое от инстинкта трудно вообразить; и человека трогает, даже слегка раздражает характер, настолько лишенный стихийности, настолько бесстрастный в справедливости и настолько педантично повинующийся голосу разума.
Таких собак, как этот добрый Кулин, немного, людей тоже. Но этот тип ясно различим как в человеческом, так и в собачьем семействе. Целью его была не галантность, а здоровая, несколько обременительная респектабельность. Кулин был заклятым врагом всего исключительного, бросающегося в глаза, приверженцем золотой середины. И будучи педантичным и добросовестным во всех шагах своего безупречного пути, ждал той же педантичности и еще большей серьезности в поведении своего божества, моего отца. Быть идолом Кулина представляло собой нелегкую задачу: он был требовательным, будто строгий родитель, и при каждом признаке легкомыслия у почитаемого человека громко провозглашал гибель нравственности и скорое крушение основ жизни.
Я назвал его снобом; но все собаки снобы, правда, в разной степени. Нам нелегко разобраться в их снобизме, думаю, мы способны видеть различия в их положении, но понять критерия не можем. Так, в Эдинбурге, в приличной части города, существовало несколько собачьих обществ или клубов, которые собирались по утрам, чтобы — эта фраза условная — «обменяться новостями». Один мой друг, владелец трех собак, однажды с удивлением обнаружил, что они перешли из одного клуба в другой; но было то возвышением или падением, результатом приглашения или изгнания, он не представлял. И это четко иллюстрирует наше непонимание подлинной жизни собак, их общественных устремлений и общественной иерархии. Во всяком случае в отношениях с людьми они осознают не только их пол, но и разницу в положении. Притом в самой снобистской манере; собака бедняка не оскорбляется окриком богатого и приберегает все свои недобрые чувства для тех, кто беднее или оборваннее ее хозяина. И для каждой общественной ступени у них есть свой идеал поведения, которому под страхом потери уважения нужно соответствовать. Как часто холодный взгляд говорил мне, что моя собака разочарована; и насколько охотнее она получила бы трепку, лишь бы не быть так уязвленной в самое сердце!