Воспоминания Калевипоэга
Шрифт:
Впрочем, я чересчур разошелся.
Прошу меня извинить.
Вновь заалел восток, и петухи бодрым кукареканьем принялись приветствовать восходящее светило, а я сидел на траве посреди двора, рукой голову подперев, и размышлял, что мне теперь делать и с чего начинать. Может, последовав примеру братьев, драпануть из Эстонии, бросив весь этот хлам? Но тогда я из национального богатыря рискую превратиться в бездомного бродягу, а сей удел малопривлекателен. Такому бродяге придется стать наемником, сражаясь то за один, то за другой народ, а этаким манером славы национального героя не добьешься, ведь народ только тех героев возвеличивает, лавровым венком венчая, кои ему верны.
Так
Что ж, значит, надо засучив рукава за дело приниматься. Но вот беда! Ведь в крестьянской-то работе я ни уха ни рыла. В отрочестве я ведь в основном спортивным играм да размышлениям о своем великом будущем предавался. Дело в том, что молодые богатыри, да и вообще подрастающее поколение не так чтоб уж очень к повседневной работе рвутся. Им подавай приключения, сражения, ратные подвиги. И лично у меня не было ни малейшего желания свой меч на орало перековывать. И все же, никуда не денешься, придется к полевым работам приступать. Ведь земледельцы издревле богатыми считались. А мне необходимо было разбогатеть. Как видите, я к государственным долгам относился серьезно.
Вывел из конюшни нашего старого белогривого мерина, поставил его впереди плуга. Запрягать мне, слава богу, и раньше приходилось.
Привязал я лукошко через плечо, укрепил (на всякий случай) меч на поясе, и вот прекрасным солнечным утром начался недолгий, но широкую известность получивший период моей жизни: пахота Калевипоэга. Мне приходилось видеть художественные полотна, на коих запечатлели живописцы сие событие. Уж слишком оные произведения помпезны и глубокомысленны: твердой рукою с важностью держу я чапыги плуга, словно некое божество плодородия! На картине все это выглядит весьма импозантно, а в действительности было далеко не так блистательно.
Ученые мужи много толкуют о правде жизни, о правде мифа, о правде искусства. А разница между ними порой еще больше, чем между бороздами, Калевипоэгом проложенными, прямо-таки пропасть зияет. Однако истинный пахарь, какую бы ниву ни пахал, смущаться и задумываться о сих премудростях не должен, коли не хочет свихнуться.
Вот я и пахал, трудился в поте лица, а ежели со стороны посмотреть, так первые борозды мои на витые крендели походили. Но я не сдавался, работу не бросал. Крестьянскую закваску и способность доблестно трудиться должен был я всем на обозрение представить. Ежели мужик вкалывает прилежно, ему всякий с охотой снова взаймы даст, а по крайности со старым долгом потерпит. Шагая за плугом, вспоминал я о Дуйсларе. И зачем я, дубина стоеросовая, его угробил! Сейчас Дуйсларовы наставления мне весьма пригодились бы.
Биографы отмечали мою очевидную некомпетентность в части улучшения земель, или мелиорации, и в других-вопросах. Как обычно, они весьма корректно, не останавливаясь на продуктивности и успешности моей работы, уделили основное внимание грандиозности замыслов и силе исполнения. В результате мое нерачительное ковыряние земли производит недурное впечатление:
Стал распахивать болото, Бороздить сухую землю… И дальше: Целину взрезать глубоко, Чтоб размалывались камни.Летописцы с признательностью упоминают, что я распахал и широкие долины, и большие поляны
Для забав, для игр веселых…
Не буду скрывать, что за моим плугом действительно не всегда оставалась должным образом вспаханная под посев земля;
И вот пахал я, почитай, дней десять уж, инда добрый мой мерин чуть не скопытился. Да и я приустал. Жара, солнце припекает, сил больше нет. Стреножил я своего Белогривого и лег вздремнуть в тенечке на пригорке. Спал зело крепко и пробудился только к вечеру.
Продрал глаза, чую, беда — не слыхать мерина, травой не хрупает, копытами не стукает. Побежал я искать помощника моего. Плохо дело: земля в крови, клочья шерсти повсюду, да несколько мертвых волков, конскими копытами поверженных, валяются.
А когда до лесу добежал, вижу — шабаш: от горемычного конька, на коем отец некогда матушку мою сватать ездил, только шкура, хвост да грива остались. Пасется теперь он на вечном выгоне! Мир праху его! Со слезами преклонил я колени на месте гибели верного коня и поклялся отомстить всему роду серых разбойников. Безмерно опечаленный, даже тому не радовался, что по не зависящим от меня обстоятельствам могу сельскохозяйственные работы к чертям послать.
Да, на том пахота Калевипоэга и закончилась, до настоящего сева дело не дошло…
Этой скандальной истории башковитые летописцы благолепный конец присочинили. Известно ведь, что в лесах наших всяких ягод видимо-невидимо. Ну, это обстоятельство и вдохновило ретивых борзописцев. В «Калевипоэге» сказано так:
Он посеял голубику И морошку на болоте, А о край болот — бруснику И чернику — в темных дебрях. Да, дошлые были мужики!Прежде чем продолжить рассказ об истреблении волков, мне хотелось бы молвить несколько слов о некоторых неточностях и домыслах, имеющих место в описании моего сна.
Ежели, о юности моей повествуя, летописцы большей частью не грешили против истины, то при восшествии моем на королевский престол стремление их к гиперболизации сверх меры разыгралось. Не токмо сила, испарина моя и та, по ихнему мнению, королевским изобилием отличалась. Это же чистая брехня, что
Пот со спящего катился, По щекам сбегали струйки, Капли светлые спадали. Холм вбирал живую влагу В потаенные глубины; Там источники забили, Родники заклокотали…Читать противно, честное слово! И не пристало серьезному эстонцу побасенки и байки за истину принимать. Пусть подобные домыслы остаются областью фольклора. Надеюсь, что вы со мной согласитесь.
Однако в принципе я не возражаю против некоторых преувеличений и дополнений. Насчет моего посева ягод придумано довольно здорово. И не имеет никакого значения, что все происходило не совсем так — ну где мог я, бедный человек, достать семена морошки? Но ежели детишки, гуляя в лесочке, найдут среди мха несколько ягод и решат, что это я их посадил, то не следует разрушать поэтические детские фантазии. Здесь, среди адского племени, уже на старости лет ударился я в сентиментальность, и, хотя у меня детей нет, мне чрезвычайно симпатичны эти милые карапузы. Бесенята, кои еще головку не держат, иной раз в душе моей нежность пробуждают, и я ласково глажу их по темечку с едва пробивающимися рожками.