Воспоминания о Дмитрии Сергеевиче Сипягине
Шрифт:
Конечно, во время болезни я с Д. С. о делах не говорил, а в следующую зиму с ним не встречался.
Ранней весной в так называемых левых кружках заговорили о готовящемся покушении на Императрицу Марию Федоровну и о том, что покушение это не невозможно. По этому поводу у меня был разговор с состоявшим тогда при Императрице Князем В. А. Барятинским, который просил меня побывать у Сипягина и узнать его мнение. Я попросил у Сипягина аудиенции, и он принял меня на другое утро у себя в кабинете на Фонтанке. Я изложил ему наши опасения и просил его меня не спрашивать, из какого источника мои сведения. «Мне достаточно, – сказал Д. С., – что Вы мне это говорите; больше мне, разумеется, от Вас знать ничего не нужно, а тем более спрашивать у Вас что-либо. Мы этого не слышали, и я сомневаюсь, чтобы это было серьезно;
Затем он сам спросил меня о судьбе моей обещанной ему записки. «Я все жду ее, и теперь наступил момент, когда она мне будет очень нужна». Я ответил, что не писал ее, так как питаю очень мало надежды на какой-либо успех. «Напрасно, – заметил он, – дайте только время, и я энергично примусь за это дело. Правда, после нашего разговора прошло более года и это Вас расхолодило, но, знаете, год в жизни государства то же, что день в жизни человека. Очень прошу Вас теперь же составить записку, но, конечно, чтобы это осталось между нами. Меня во всем этом деле немало смущает то, что у меня нет человека, которого я мог бы поставить во главе всей реорганизационной работы с тем, конечно, чтобы лицо это осталось затем и руководителем всей врачебно-санитарной части в Империи. Мне называли несколько лиц и очень хвалили Данилевского» (профессор химии и позже начальник Академии; рекомендовал Данилевского, конечно, Витте со слов Шапирова, близкого друга Данилевского, которого Шапиров провел и в Академию при Пашутине).
«Какого Вы мнения по этому поводу?» – спросил Д. С.
Я с ужасом услышал имя Данилевского и объяснил Сипягину всю нецелесообразность брать на данную роль кабинетного ученого, хотя бы и умного, но никогда не занимавшегося администрацией и далеко стоящего от медицины собственно. По-моему, на такую должность надо брать непременно врача – и притом врача с именем, известного русскому обществу своей практической деятельностью, который представлял бы собой авторитет не только для врачей, но и для администраторов. «Все это прекрасно, – сказал Сипягин, – но где же взять такого человека. Ведь вот на вас, напр‹имер›, не могу же я рассчитывать; навряд ли вы согласились бы променять профессуру и вашу практику на чисто административную должность».
«Не знаю, – ответил я, – все зависело бы от тех условий, в которые я был бы поставлен». «Тем не менее, простите, я сомневаюсь, чтобы вы пошли на это», – закончил Д. С. как-то рассеянно, встал и простился.
Перед тем, однако, чтобы браться за составление записки, я решил посоветоваться с очень хорошим моим приятелем Александром Семеновичем Стишинским [16] , который в то время занимал пост товарища министра вн‹утренних› д‹ел› и был в очень близких отношениях с Сипягиным.
16
Стишинский Александр Семенович (1851-?), товарищ государственного секретаря (1896), в 1900–1904 гг. товарищ министра внутренних дел, председатель комитета по борьбе с немецким засильем (1916), член Государственного Совета.
Я не разделял мнения о необходимости и даже возможности создать новое министерство здравоохранения и полагал достаточным для начала образовать Главное Управление при министерстве вн‹утренних› дел, предполагая, что министр вн‹утренних› дел мог бы быть одновременно и министром здравоохранения так же, как он состоял тогда и министром почт и телеграфов, и с тем, чтобы начальник Главного Управления здравоохранения пользовался бы правами товарища министра. Осуществить такой проект было бесспорно легче, чем провести новое министерство, – нужно было меньше средств и такой проект не вызвал бы слишком большой оппозиции со стороны других министров и в Государственном Совете; при этом я уже знал, что Витте даст свое согласие на такую комбинацию, и проект, представляемый Сипягиным при поддержке Витте и соответствующий желаниям Государя, имел за собой все шансы быть принятым. Для начала следовало бы назначить избранное лицо на бывшую тогда вакантной должность председателя медицинского совета и поручить тому же лицу должность директора медицинского департамента. Такое временное объединение двух должностей
А. С. Стишинский в принципе согласился со мною и спросил меня, не согласился бы я взяться сам за все это дело. Я ответил ему, что ради пользы дела, которому я придаю государственное значение, я, может быть, согласился бы отдаться ему целиком, если мне будет предоставлена достаточная самостоятельность, тем более что, по-моему, Главное Управление со временем превратится в особое министерство, но я не знаю, как относится Д. С. Сипягин ко мне. А. С. Стишинский предложил от себя переговорить с Сипягиным и позондировать почву.
Через непродолжительное время Стишинский приехал ко мне и сообщил, что Д. С. отнесся очень сочувственно к моему проекту, но пожаловался, что не имеет в виду подходящее лицо. А. С. указал на меня. Сипягин высказал, что лучшего кандидата он не знает, но сомневается в моем согласии. Стишинский ответил, что знает меня давно как человека идейного и не сомневается в моем согласии. «В таком случае и отлично, – сказал Сипягин, – я очень рад; пусть он скорее подаст записку, и я уверен, что мы с ним поладим». «Пишите же скорее записку, – закончил Стишинский наш разговор, – и я вперед поздравляю вас с успехом. Я лично считаю, что вопрос можно считать решенным».
Происходило это в мае 18… г.; я тотчас уехал к себе в «Гарболово» и там три дня, не вставая от стола, в тиши написал записку, которую и привез для прочтения Стишинскому. Он одобрил и благословил представить ее министру, что мною и было исполнено.
После этого, летом, я был в качестве врача на даче у Сипягина. После консультации Д. С. сказал мне, что прочитал мою записку, в общем согласен со мною, но считает необходимым об этом вопросе еще подумать и с кое-кем переговорить. Вероятно, он пригласит меня зимой для дальнейших переговоров.
VI
В феврале 1902 г. я был вызван экстренно в «Рамонь» к Принцу Александру Петровичу [17] , тяжело заболевшему. Там я произвел Принцу тяжелую операцию вследствие гнойного воспаления нижней челюсти. Пробыл я там дней десять и передал еще тяжелобольного Принца моим заместителям, что меня немало беспокоило.
По возвращении в Петербург я застал своего единственного 13-летнего сына, бывшего на руках своей воспитательницы, больным дифтеритом. Хотя, по словам врачей, опасность миновала, но все же не вполне, и это повергло меня в большое горе. Утро в день приезда я провел с сыном и с нетерпением ждал в 3 часа консультации с К. Л. Раухфусом.
17
Ольденбургскому.
Предоставляю читателю судить о моем душевном настроении. Здесь тяжело больной сын, там в «Рамони» оперированный Принц Александр Петрович, ответственность за которого целиком падала на меня как на оператора, и я очень беспокоился о том, как справятся с Принцем мои заместители, принимая во внимание его крутой нрав.
Вдруг в 2 часа звонок от швейцара. Выхожу сам в переднюю и вижу бледное, испуганное лицо курьера министра вн‹утренних› д‹ел›.
– Ваше Пр-ство, – говорит он, – Александра Павловна просят Вас сейчас же приехать в Государственный Совет – там ранен Дмитрий Сергеевич [18] .
18
Покушение было совершено 2(15) апреля студентом-эсером Балмашевым С. В. (1881–1902). (Об убийстве Сипягина см., например: Суворин А. Дневник. М. 1992. С. 346, 347.)