Воспоминания о Евгении Шварце
Шрифт:
Мы резвились и хохотали, как дети. Жена Евгения Львовича обеспокоенно следила за нами, но не могла удержаться от улыбки.
На ходу изобретались подробности: вот разбойники стреляют из старинной пушки по кораблю Робинзона. Здоровенное дуло, на дуле шпенек, разбойник ударяет кувалдой по шпеньку, взрыв страшный, пушка вся окутывается дымом, но… ядро не вылетело: оно застряло в дуле.
— Ты опять не смазал пушку! — кричит возмущенный маленький разбойник.
— Нет, это ты не смазал! — отвечает толстый и неповоротливый разбойник, все время ковыряющий в носу (мы
Маленький опять орет:
— Масло высохло! <…>
Так мы целыми днями спорили о деталях, придумывали новые ситуации, пока жена Евгения Львовича не сказала:
— А не забыли ли вы, что картина у вас про доктора Айболита, а не про разбойников? ( 4 ).
Именно тогда у меня возник серьезнейший вопрос: о чем же и для кого я буду снимать картину? По этому сценарию можно сделать смешную комедию для взрослых, где история с чудаковатым доктором Айболитом будет, скорее, поводом для забавного разговора, — например, на темы дня. Акценты легко сместить: для взрослого зрителя ведь сразу очевидно, что все это кончится благополучно, что Айболиту, похищенному «такими разбойничками», ничего не грозит. Подробности, перипетии сюжета существенны только для ребят — самых доверчивых и искренних зрителей. И впоследствии это подтвердилось на многочисленных просмотрах: ребята так переживали за доктора, и так боялись разбойничков, и в то же время так хохотали над ними, что на одном из просмотров в Доме ученых уборщицы под стульями обнаружили лужицы… <…>
Итак, мы сошлись на том, что главное в фильме — все же образ доброго доктора… Как же показать доброту в действии?..
Стоп, стоп! Доктор должен быть таким добрым, чтобы в любой ситуации, в которой, казалось бы, человек обязательно должен разозлиться, поступать по-хорошему, по-доброму. Например, он не может повысить голос на человека…
Стоп… стоп! А что, если в сцене, когда он выгоняет злую сестрицу Варвару, обидевшую зверушек, он будет не кричать на нее, а говорить просительно, как бы извиняясь…
— Вы меня вы-го-ня-ете? — орет Варвара.
— Выгоняю! — жалостным голосом говорит Айболит.
Да, так может вести себя только действительно очень добрый, хороший человек. Впервые я облегченно вздохнул: в душе я был уверен, что найден верный ключ к образу…
Поезд мчал меня из Ленинграда, а в мыслях я перебирал фамилии знакомых художников, композиторов и, главное, актеров. Оператор у меня уже был — Ляля Петров, с которым мы уже сняли три картины. Неизвестно почему его звали Лялей, когда он был Александр, — наверное, за добрый нрав и юмор.
Очень важно было найти хорошего художника. Я подумал: художники, работавшие в кино, уже слишком набили руку на реалистических картинах; может, поискать среди театральных? Вспомнил было замечательную «Синюю птицу» во МХАТ, но тут же отбросил эту мысль. Да разве пойдет к нам В. Е. Егоров — знаменит, завален работой, не пойдет…
И все же на другой день мы с ассистентом режиссера Толей Ульянцевым были у художника В. Егорова.
— Ну,
— А мы знаем, — сказал я, взглянув на Толю. — Но мы влюблены в вашу «Синюю птицу» и, как влюбленные, надеемся на милость.
Дальше я рассказал о сценарии, о всем надуманном со Шварцем и увидел, что в глазах Владимира Евгеньевича Егорова появилась заинтересованность. Рассказал о разбойниках, о том, какие шикарные и смешные костюмы им можно сделать, об их таинственной пещере, запирающейся огромнейшим замком «во весь павильон»…
Владимир Евгеньевич слушал и что-то чертил карандашом.
— Ну, разбойнички — это не сложно, а вот Айболит — какой он? Наверное, должен быть совсем простым; пелерина, зонтик, большая черная шляпа и, главное, грим.
Он протянул нам рисунок — и мы с Толей увидели настоящего Айболита…
— Урра! — заорал я, за мной — Толя, мы поскакали по комнате, напевая; — Добрый доктор Айболит, Айболит, Айболит!
Владимир Евгеньевич хохотал.
С этого дня мы не только получили первоклассного художника, но и подружились на всю жизнь и сняли не одну картину.
Мы вышли от Владимира Евгеньевича окрыленные. Теперь было понятно, какого актера искать. А то перебрали уже невесть сколько, по существу не зная, чего хотим. Кого только не пробовали, какие только усы и бороды не приклеивали! Вся гримерная хохотала, а директор группы обозлился.
— Сами в детей не превращайтесь! — порекомендовал он.
Стали думать об актере. Поджимали сроки, торопила дирекция, я не спал ночей… И вот как-то бессонную ночь я вдруг вспомнил спектакль по пьесе Натана Зархи «Улица Радости» в Театре Революции. Максим Штраух необыкновенно по-доброму играл там старика… Я подпрыгнул на постели, вскочил звонить по телефону Толе Ульянцеву…
— Ты знаешь, сколько сейчас времени… — разозлился он. — Три часа. Ты в своем уме? Да и потом, ни за что он не согласится! У каких режиссеров снимается, в театре играет!..
Максим Максимович Штраух жил рядом с кинотеатром «Колизей». Я знал, что человек он нелегкий, своеобразный. Я мучительно готовился к разговору, искал, чем бы его заинтересовать. Перед дверью в его квартиру вдруг мелькнула мысль: а что, если доктор у нас после нелегкого боя с разбойником Беналисом будет сидеть в кресле среди своих зверюшек и вязать, как заправская бабушка… Не успев додумать, я вошел.
Штраух встретил меня очень вежливо и очень сдержанно. Надо было как-то начать разговор.
— Вы, наверное, уверены, что я знаю, какой он, доктор Айболит, как он выглядит… Пока не знаю, но думаю узнать с вашей помощью. Хорошо помню вашего старика из «Улицы Радости» — он меня тронул до слез. Поэтому и решил обратиться к вам.
— А какое отношение друг к другу имеют эти роли?
— Наверное, не имеют, но артист, сыгравший так старика, думаю, прекрасно сыграет и Айболита!
Я рассказал Штрауху обо всем, что мы напридумывали со Шварцем для доктора Айболита, — о том, как он разговаривает, как обращается с животными, как ведет себя дома…