Воспоминания о Корнее Чуковском
Шрифт:
Однажды я получила от него такое письмо:
"Прошу заполнить и вернуть. Нужное подчеркнуть/Ненужное зачеркнуть.
Дорогой Корней Иванович!
Я приехала в К[омаро]во 1/2 августа. Здесь очень хорошо/плохо.
Погода гнусная/прелестная. Настроение веселое/грустное. Я познакомилась с хорошими/плохими писателями. Без Переделкино мне скучно/наплевать.
Я возобновила/не возобновила свою дружбу с N.N. и Z.Z.
Любящая Вас/Равнодушная к Вам Клара.
Я здорова; я больна холерой/чумой/меланхолией".
А
Он никогда не говорил банальных фраз: "Как вы хорошо выглядите" - и "Хорошо ли отдохнули?" - тоже не спрашивал. Просто продолжал свою работу, в которую я входила без лишних разговоров.
Только перед самым моим уходом, уже вслед мне, произносил:
– Вот сколько мы с Володечкой 1 наработали, пока вы гуляли. Он - не вы...
1 В. И. Глоцер, который помогал Корнею Ивановичу в дни моего отпуска.
И я закрывала дверь.
Корней Иванович никогда не отдыхал, как отдыхают все: двадцать четыре дня вдали от дома, от работы, от хлопот - только отдых: на юге, в санатории, в доме отдыха. Не то чтобы он не ездил в санатории. Ездил, конечно. Каждый год на один месяц. Всегда в Барвиху, один раз в "Сосны", где пробыл недолго: там для него было слишком шумно.
За несколько дней до отъезда в кабинете на пол ставился большой открытый чемодан, и в него постепенно укладывались книги, бумаги, ручки, карандаши, клей, чернила, маленькая белая тряпочка (для перьев) и побольше (ею Корней Иванович стирал пыль и сам любил мыть ее под краном) и очередная рукопись.
В санатории у него был свой режим, такой же, как и в Переделкине, рабочий. Отдыхом он считал те часы, когда, утомляясь, оставлял одну работу и принимался за другую. От "Маленького оборвыша" к Слепцову, от Оскара Уайльда к статьям о русском языке.
Бездеятельного отдыха он не признавал, не одобрял и не понимал, как можно целый вечер просидеть за игрой в домино или праздно протомиться у телевизора.
Если Корней Иванович узнавал, что я провела вечер в гостях на каком-нибудь торжественном ужине или просто так проболтала с друзьями до поздней ночи, он презрительно фыркал, отворачивался от меня и осуждающе говорил:
– Как не стыдно! На что истратили время! Лучше почитали бы что-нибудь.
Лестница на второй этаж дома Корнея Ивановича начинается пологими ступеньками (их четыре), а потом резко идет вверх. Эти шестнадцать ступенек преодолевать надо медленно и размеренно.
Корней Иванович осиливал ступеньки одним махом, а если его сопровождали молодые дамы, он шагал через ступеньку, а то и через две, даже в своих огромных валенках-кораблях.
Я
Ты перед ним что стебель гибкий,
Он пред тобой что лютый зверь,
торжественно проговаривал он эти строки и обычно вручал мне какую-нибудь работу. Как-то он протянул чью-то толстенную рукопись, которую сопровождала такая резолюция:
"Клара. Я умер".
Каждый день почта доставляла в дом 7-10 писем, 4-5 пакетов, обычно объемистых. Однажды шофер привез тяжеленный фанерный ящик, на котором стояла цифра: "10 кг.". Корней Иванович, с нетерпением ожидая, когда ящик будет вскрыт, приговаривал:
– Эх, грешен, люблю подарки, люблю подарки...
А когда ящик вскрыли и я, надрываясь, подняла эти десять кг., оказалось, что они вмещали в себя жизнеописание одной дамы от рождения ее и до семидесяти лет. Корней Иванович даже плюнул от возмущения, а на следующий день я прочла на листке, прикрепленном к этому сочинению: "Кларочка! Дайте этой барыне самое вежливое описание моей болезни и немедленно верните ей рукопись".
Письма разбирать помогали Корнею Ивановичу все в доме - и невестка Марина Николаевна, и внучка Елена Цезаревна, и друзья, и случайные гости. Письма прочитывались и раскладывались по самодельным бумажным папкам. На папках делались надписи (я перечисляю те, что сейчас остались нетронутыми в ящике письменного стола Корнея Ивановича) :
"Лит. консультации"
"Послать книгу или деньги"
"Архив"
"Раритеты и курьезы" (с припиской: "Ха, ха")
"Раритеты-газеты".
В папке "Лит. консультации" остались лежать стихи Г. Лукьянова, присланные 20 июля 1969 года; "Считалки, перевертыши, загадки детей рождения 1903, 1930, 1955, 1957 годов", собранные пенсионеркой Т. Я. Вашкевич из Риги; стихи А. А. Туманова, который "решился присоединить свои вирши к опостылевшему потоку рукописей", и др.
Это те заинтересовавшие Корнея Ивановича рукописи, которые он просмотрел, но не успел ответить авторам.
В другой папке лежат письма детей и родителей с просьбами о книгах. На многих сверху сделана пометка: "Послана".
Письма из третьей папки после того, как Корней Иванович отвечал на них, перекочевывали в основной архив, распределенный по алфавиту.
В раритетах хранится самодельная книга "Мойдодыр", которую сопровождало такое письмо:
"Дорогой Корней Иванович! Посылаю Вам небольшую книгу. Она долго у меня хранилась, но лучше ей быть у Вас. В войну молодой капитан, долечиваясь после ранения, нашел в эвакуации жену и маленького сына. Не было книг. Он много читал сыну на память, а эту сам написал и иллюстрировал. [...]