Воспоминания о Корнее Чуковском
Шрифт:
Часто размышлял о самом себе, старался понять себя. И порой жестоко бичевал.
– Мой первый импульс плохой, хорошее я делаю пораздумав.
На деле было наоборот: первый импульс - помочь, одарить, похвалить. А потом вдруг сожалеет, зачем это сделал. Помню, написал восторженную статью о поэте. А назавтра:
– Чего это я его так расхвалил?!
– Уверяю вас, что я не считаю себя умным. И талант свой я в молодости тратил на фельетоны вместо серьезных книг. Была большая семья, надо было зарабатывать
В другой раз:
– Никакого таланта у меня нет. Я беру трудом.
– Мое добро всегда оборачивается злом.
– До сих пор я вхожу в кабинет редактора со страхом.
– Я построил библиотеку потому, что обязан вернуть детям то, что взял у них.
Получил письмо от приятельницы из Киева, пишет, что он гений. Я говорю:
– Не совсем гений, скорей генийчик.
Корней Иванович:
– Полугений.
А перед сном со вздохом:
– Хуже всего быть полугением. Уж лучше - чернорабочим в литературе.
"В своих писаниях я вижу одни ошибки, одни изъяны и признаю в них единственное достоинство - искренность", - писал мне Корней Иванович.
Николай Корнеевич справедливо заметил, что человека определяют не только поступки, поведение его, но и мечты. Когда сын ушел, Корней Иванович:
– Коля говорит: мечты... А я всю жизнь мечтал об одном - чтобы мою статью напечатали.
Рассказывал: подошла к нему незнакомая женщина и попросила разрешения сфотографироваться с ним. "Вы так любите детей..."
– Я ей ответил, что совсем не люблю детей. Они для меня материал.
Между тем знал всех окрестных ребят по именам, знал характер каждого, гулял с ними, играл, бегал вперегонки, читал им книжки. А построенная им библиотека для детей? А "костры", которые организовывал дважды в год? Приходили сотни детей, приезжали писатели, артисты, и едва ли не самое большое удовольствие от этих "костров" получал сам К. И. Чуковский.
Я бывала с ним и в детских садах. С каким увлечением он, не щадя своего сердца, прыгал с детьми, загадывал им загадки, показывал фокусы, жонглировал палкой...
Мы шли к Николаю Корнеевичу в Москве и у него во дворе встретили женщину, которая вела за руку мальчика. Корней Иванович остановился и стал разговаривать с ним. Это продолжалось довольно долго, а когда они наконец расстались, я сказала:
– Это называется - вы не любите детей? Вот ведь я даже не заметила, что мальчик шел. Словно его и не было.
– Откуда вы знаете, может быть, мне его мама понравилась?
– ворчливо ответил Корней Иванович.
Тяжелый приступ стенокардии. Несколько месяцев лежал больной. Много говорил о смерти.
– Куда это все девается?.. Куда ушла Мария Борисовна?.. Куда ушла ваша сестра?.. Вы только не думайте, что я боюсь. Я отношусь к этому совершенно спокойно. Я помню все
А через час сочинял шуточные стихи.
Передала Корнею Ивановичу слова одного из его родных:
– Он говорит, что любит вас больше всех на свете.
Корней Иванович:
– К-а-к?!.. Остальных еще меньше?
Любил рисовать. Рисовал на рукописях детских стихов, на обрывках бумаги, на обороте "словечек" забавные физиономии, кувшины, тарелки... Вот передо мной лежит нарисованная им фигурка мальчика. На рисунке подпись: "И. Репин".
Исключителен был его интерес к людям. Вспоминал:
– Раньше, когда я ехал в поезде, я не мог успокоиться, пока не перезнакомлюсь со всеми пассажирами во всех вагонах.
Очень ценил образованность:
– Как он много знает!
Или с презрением:
– Он же совершенно не образован!
Главным в его жизни, разумеется, была литература. Но, увидев научный журнал, читал его от корки до корки, с огромным интересом слушал, когда сын рассказывал о новейших научных открытиях.
Помню, к внучке приехал товарищ - биолог с микроскопом. Корней Иванович прямо впился в микроскоп, долго рассматривал каплю воды.
Но больше всего его пленял в людях талант. Самый лестный эпитет в его устах был "талантливый". Ошибался в людях, иногда на него нападала подозрительность, совершенно ослепляющая его. Но талант угадывал мгновенно. И благоговел перед ним.
– Мы же явление вторичное, - говорил о критиках, литературоведах. Главное - это художник, писатель, поэт...
Часто назначал дату своей смерти - в феврале, октябре, ноябре. Даже число называл.
– Летом? Ни за что! Какой интерес умирать летом!
Когда я наконец поняла, что он сам не верит этим срокам, то сказала:
– Будет вам! Вы еще десять лет проживете!
– Десять? Так мало? Я хочу больше...
Разговор происходил в 1959 году. Ему было тогда около восьмидесяти лет.
Тогда же, в 1959 году, подарил мне фотографию, где он снят с катаевской собакой Мишкой. И шутливо написал:
"...От Мишки и меня. Корней Чуковский. В 1959 году такими мы были. Это было очень давно. Июль 1970 г."
Он не дожил до этой предсказанной им даты девяти месяцев.
На одном из "костров" Агния Барто предложила детям прочитать хором "Мойдодыра".
– Кто лучше всех знает эту сказку?
– Я!!
– истошным голосом закричал Корней Иванович.
1971
H. Чернышевская
ВСТРЕЧА ДВУХ ВЕКОВ
Наша первая встреча в Переделкине произошла в июле 1958 года, когда я одна сидела на веранде Дома творчества. Перед глазами красовался цветник из пионов, начинали расцветать розы.